read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


– Боярин заругает, – засомневался было бородач, но потом махнул рукой: – Ан ладно. Иди уж, покрасуйся. Токмо в лужи не лазь – сапоги запачкаешь.
Ивашка мигом слетел с крыльца, нырнул в конюшню, выхватил из угла присыпанный сеном узелок и рванулся к подворотне. Но на крыльце уже стоял Митрич, встревоженно закричавший мальчику:
– Погодь, погодь! – И, сойдя вниз, крепко ухватил его за плечо. – Это куда ж ты собрался? Эва, ажно харч прихватил на дорогу, – подметил он каравай хлеба, выглядывавший из узла.
Ивашка исподлобья глянул на бородача, а тот продолжал, укоризненно глядя на мальчика:
– Нешто так делают? Нехорошее энто дело. Ишь чего удумал. Решил, стало быть, прихватить одежку понаряднее да сбечь. Не ждал я от тебя, брат, такого. Уж чего-чего, а… –и он замолк, услышав горькое всхлипывание Ивашки:
– Вить убьют меня тута, дядя Митрич, коль не сбегу я. Вот вам крест, – и мальчик быстро перекрестился на золоченые кресты видневшейся вдали церкви Преображения Спасова.
– Погодь, погодь, – Митрич опешил от таких неожиданных речей, присел на корточки, не выпуская Ивашкиного плеча, и, озадаченно уставившись на мальчика переспросил:
– Убьют тебя – ты рек?
Ивашка в ответ быстро закивал головой.
– И кто ж?
– Боярин наш, лекарь царский.
– Ишь ты, – Митрич весело покрутил головой, недоумевая, как такая выдумка могла прийти в голову мальцу.
– Ас чего ж ты помыслил так-то?
– И не помыслил я. Сказывали мне, что так будет.
– Да кто ж сказывал-то? Какой шиш[107]приблудный эдакие страхи на тебя нагнал?
– А вы нешто не знали? – в свою очередь строго спросил Ивашка бородача. – Нешто не вместях с боярином?
– Упаси бог, – перекрестил он мальчика. – Ишь чего удумал, на невинного человека такой поклеп строишь. Да рази у меня на дитя рука подымется?! Рази смогу я, коль и захотел бы?! Да мне хучь бы царь приказал – нешто я смог бы?! Эва-а… а насчет боярина – тоже лжа великая. Почто ты так умыслил на него? Кто оболгал, скажи, не боись?
– А вы никому? – После минутного колебания Ивашка решился посвятить во все Митрича.
К тому ж ему ничего иного и не оставалось, ведь с минуты на минуту должен был вернуться Симон, и тогда уже спасения не жди.
– Да вот тебе крест, – истово наложил на себя двумя узловатыми натруженными пальцами крестное знамение Митрич.
Ивашка вздохнул и начал свой рассказ. Митрич внимательно слушал, порой открывал рот, чтобы сказать что-то, но сдерживался и только гневно хмурил брови. Наконец мальчик закончил. Бородач некоторое время молчал, потом озадаченно крякнул и спросил, в надежде увидеть добрую детскую улыбку и услышать звонкий голос: «Да пошутил я, дядя Митрич. Не серчай!»
– Неужто все, что ты сказывал, – правда? Ивашка повернулся к церковным крестам и еще раз трижды перекрестился на них.
– Ажно голова загудела, – пожаловался бородач Ивашке, в сомнении почесывая лоб. Делал он это со всей силой, будто надеясь, что ему оттуда удастся выскрести, если как следует постарается, конечно, единственно правильную мыслишку о том, как поступить.
– Давай-ка мы с тобой вот что… – наконец решил он. – Спешить неча. Лучше всего, ежели мы боярина дождемся, и я сам его вопрошу. Поглядим, чего он нам скажет.
Ивашка совсем по-взрослому, рассудительно ответил:
– Убьет он тогда меня, вот и весь сказ будет. Митрич ухмыльнулся в свою густую бороду.
– Ну, за енто ты не боись. Коли он хучь пальцем до тебя коснется, я его… – Он замешкался, но потом нашелся: – Вон, по стене так и размажу, аки гниду поганую. – И, заметив по-прежнему недоверчивый Ивашкин взгляд, добавил: – Ни на шаг от себя не отпущу. Не боись. К тому ж, сдается мне, что страхи твои напрасные будут. Это я не к тому, что ты мне тут сказки сказывал, а что напутал малость. Бывает такое, ага, бывает. У взрослых даже порой случается.
В это время ударил колокол. Бил он тревожно и часто, призывая весь честной народ на площадь.
– Эва, никак стряслось что? – Митрич вопросительно уставился на мальчика, будто тот мог дать ему ответ.
– Пойдем-ка в дом. Я прикрою тебя, дабы ты опять стрекача не задал, да схожу разузнаю все. Не боись, я скоро обернусь, – сказал он уже напоследок, для надежности закрывая дверь за мальчиком на увесистый замет[108].
Вернулся он и впрямь скоро и выглядел еще более озадаченным, нежели перед своим уходом. С секунду он молча смотрел на Ивашку, затем медленно вымолвил:
– А ведь и впрямь ты правду сказывал.
– Дак почто колокол звонил, почто народ сбирают? – нетерпеливо выспросил мальчик Митрича.
– Дык, ведь как получается-то? Убили, бают, царевича. Людишки годуновские повинны, глаголют на площади. – И он, нагнувшись к Ивашке, шепотом продолжил: – Глаголить разно можно. А как взаправду? – И подытожил сказанное: – Стало быть, ты мне сущую правду рек.
– А что ж теперь будет? – жалобно спросил Ивашка.
– Схорониться тебе надоть, вот чего, – произнес деловито Митрич и заторопился куда-то к себе в подклеть.
– Ты иди-кось сюды. Спущайся, – раздался через минуту его голос снизу.
Ивашка сошел во двор и увидел выходящего из-под лестницы Митрича, держащего в руках полушубок.
– На-кось, примерь, – протянул он его мальчику, затем помог натянуть и, отойдя в сторону, критически заметил: – Велик дюже, ну ништо – чем больше, тем лучше. Там холодно, чай.
– Где? – испугался мальчик.
– Где, где, – проворчал Митрич. – В погребе, где ж ишо. Узелок свой токмо не забудь.
Спустившись в погреб, бородач зачем-то ухватился рукой за железный крюк, вбитый в притолоку, и подергал его легонько. Затем проворчал одобрительно:
– На совесть вколочено. Надежная работа. – И, поплевав на руки, опять ухватился за крюк, кряхтя и тужась изо всех сил. Затем, все ж таки выдернув его из притолоки и отскочив по инерции вместе с ним к противоположной земляной стене, ухмыльнулся в бороду:
– Ан есть исчо силушка, не поубавилась. – И скомандовал Ивашке: – Полезай внутрь, а я сейчас.
Еще несколько минут мальчик, стоя уже внутри, разглядывал, как Митрич озабоченно расширяет с помощью острого узкого ножа отверстие, где раньше находился крюк, и только собрался спросить, зачем он это все проделывает, как бородач неожиданно перед самым его носом захлопнул дверь и ловко накинул замет.
– Ой, – испугался мальчуган. – Дядя Митрич, ты чего? Ты почто так-то, обманом? – закричал он, навалившись со всей силой на дверь, и она, неожиданно для Ивашки, вновьоткрылась. С гулким стуком плюхнулся наземь увесистый замет.
– Ай молодец, силач, – улыбался стоявший рядом с дверью Митрич. – Такой замет плечами снес, не каждому мужику под силу будет. – Затем, посерьезнев и будто что-то вспомнив, продолжил: – Я счас крюк-то назад воткну, а дверь закрою и замет поставлю, чтоб боярин, когда придет, ежели разыскивать тебя начнет, не нашел.
– А ежели он сюда толкнется?
– Для того и замет стоит, – пояснил Митрич. – Ему, я чаю, и невдомек, что дверь счас и дите открыть сможет. А ты сиди тихо, аки мышь, и жди меня. Ежели до ночи не вернусь, стало быть, тебе самому уходить надоть, но я так думаю – это крайний случай. Скорей всего, к Синеусу. Не забоишься?
– Не-а, – протянул Ивашка. – Я и сам туда хотел.
– Вот и хорошо. Ну, а ежели помстилось тебе про убивство, то тогда…
– Да говорю ж вам, как на духу, – все правда была! – закричал Ивашка возмущенно.
– Вот и проверим, – рассудительно ответил Митрич. – Ежели боярин тебя не спохватится, стало быть, ты напутал малость, али твой друг Дмитрий чегой-то перемудрил, поскоку боярин наш – лекарь царев. У него, ежели он человек честный, голова совсем не тем должна быть занята. Ну а ежели искать тебя всюду станет – стало быть, совсем он гнилой в душе, аки гадюка скользкая, и тогда прощай службишка моя верная. Чист я буду тогда от слова свово, ибо, – тут он грозно повысил голос, – детоубийце в холопы не нанимался.
С этими словами он вновь закрыл дверь и оставил Ивашку сидеть на каких-то бочонках, а сам вышел вон. Буквально через десяток минут раздался нетерпеливый стук в ворота. На взмыленном коне влетел иезуит в одном кафтане и накинутой поверх епанче. Когда Митрич открыл ворота, Симон соскочил со своего аргамака и небрежно бросил поводья бородачу.
– Мальчик в доме? – спросил он, проходя мимо и явно торопясь.
«Вот оно, началось, – подумалось Митричу. – Стало быть, истинную правду малец мне рек. Да и Синеус верно насчет боярина глаголил, да я, дурень старый, не поверил».
– Дак тут такая штука получилась, – кашлянул он в кулак и продолжил виноватым тоном: – Одел я его, как наказывали, а потом чуток отлучился – в погреб нужда была сходить. Вылезаю, а его, постреленка, уже и след простыл.
– Ты что?! – Иезуит остановился, побледнел, и глаза его от ярости сузились, как у дикой кошки. Не в силах сдержать клокотавшие в нем чувства, он поднял плетку и начал охаживать ею бородача, который, не увертываясь, а лишь закрываясь руками от ударов, пятился все дальше и дальше.
Иезуиту было от чего прийти в столь сильный гнев. В этот день все шло наперекосяк. Казалось, не только люди, но и сама судьба пошла наперекор его обширному замыслу.
Во-первых, царевич с утра, давясь и отплевываясь, выпил лишь половину того возбуждающего средства, которое ему дал лекарь. Расчет был верный, но доза оказалась слишком мала, и припадок, ожидавшийся вскоре, случился лишь спустя целый час, когда Дмитрий уже спустился во двор играться и даже успел напороться на свайку[109].Да чем – горлом! Еще бы чуть правее – как раз налег бы на свайку яремной веной, а тогда и впрямь пришла бы его смертушка, только доподлинная, а не понарошку. Они бы еще нож ему в руки дали!
Опять же, во дворе в это время почему-то находились четыре мальчика-жильца, один из которых – Петрушка Колобов – и прибег сообщить о несчастном случае царице, которая вместе с братом Андреем Нагим села трапезничать. Спрашивается, сколько раз в этой варварской стране нужно повторять распоряжение, чтобы оно было выполнено? Три?Четыре? Десять? Зачем они их туда пустили, ведь он, Симон, несколько раз предупреждал, чтобы в этот день никого не было.
Но и это было поправимо. Как знать, возможно, то, что царевич напоролся на свайку, можно было бы использовать даже с выгодой для общего замысла. Например, в связи с этим разогнать всех детей и прочих мамок, чтобы оставить в «свидетелях» случившегося только доверенных людей и преспокойно дожидаться прихода Битяговского вместе с его людьми. А уж потом, дождавшись и заманив их в покои, устраивать «покушение» на жизнь царевича и обличать дьяка в этом жутком злодеянии.
Кстати, в том, что дьяк Битяговский так и не подошел, тоже прямая вина братьев царицы Марии, и в первую очередь Михаилы, который крепко всех подвел. Ведь именно он должон был позвать во дворец Битяговского, для чего, усмирив ненужную гордость, прискакал самолично к нему на подворье. А дальше, позабыв про все, о чем говорил ему лекарь, принялся вместо приглашения ругаться с Битяговским насчет пятидесяти посошных людей. Ну не дурак ли, а?! Нашел время!
А после ругани – слов даже нет подходящих, дабы назвать прилично всю его несусветную дурь, – так никого и не пригласив, поехал пьянствовать к себе домой.
Григория тоже взять. Помнил он, не забыл, что Битяговский опосля обедни по приглашению брата Михаилы должен быть у царевича. Узнав, что тот не справился с поручением, не растерялся и сообразил послать к годуновскому прихвостню своего духовника, попа Богдана. Тут, конечно, он молодец, и вдвойне – оттого, что не поехал сам, чтоб ненасторожить Битяговского.
Но вот беда – толком разъяснить попу, что Битяговский нужен срочно, не сумел и даже не сказал, чтобы тот поторапливался. В результате, когда грянул колокол, поп еще находился у него в гостях, польстившись на чарку, а там и на другую с третьей.
И в конце концов получилось – хуже не придумать. Царица, забыв про все наставления иезуита, моментально подняла крик, что сына убили.
«Тоже мне, мать называется, – мрачно размышлял иезуит. – Тут сын на руках у кормилицы кровью обливается, а она с поленом наперевес принимается лупить мамку и кричать, что Битяговский убил царевича. Экая дурная баба! Да ты хоть посмотри по сторонам, раздень глаза, как говорят у вас в народе. Или не так? Впрочем, вот это-то как раз и не важно. Неужто трудно понять, что намного тяжелее свалить на невинного человека вину, коли в момент преступления его там не было вовсе?!
А в довершение сумятицы Максим Кузнецов – церковный сторож, вместо того чтобы дождаться условного знака, который должен был подать только сам Симон и более никто, воспринял крик царицы как сигнал и ударил в набат. Ударил, хотя во дворе в тот момент так и не было ни самого Битяговского, ни его людей.
Хорошо хоть, что сразу после припадка в течение нескольких минут человек кажется мертвым, так что лицо царевича, да и весь его внешний вид вполне тянули на покойника. И сам весь синюшный (после припадка кровь еще к коже не прихлынула), и ручки с ножками расслаблены, и глазки закатились. Словом, полный набор. А что слышится легкое прерывистое дыхание, так оно тоже вполне объяснимо – живо пока дитя, но уже кончается. К тому же, пока лицо еще не успело порозоветь, его успели унести в дом.
Все, что еще можно было сделать, Симон сделал. Он спешно унес царевича в опочивальню, он же незамедлительно сделал перевязку, прикрикнул на царицу, чтоб умолкла, поставил у дверей стражу – чтоб никто не мог войти-выйти. Словом, кое-как выкрутился.
Была еще возможность дождаться Битяговского, была. Если бы только он успел прибежать к ним в терем, встревоженный страшным известием о смерти Дмитрия, можно было бы немедленно запустить его в опочивальню к царевичу и прямо там с ним и расправиться. А объяснить потом, как все случилось, – пара пустяков. Например, сказать, что тот решил довершить злое дело и, улучив время, когда его оставили с Дмитрием одного, поднял длань на царственного отрока. Главное, что он был бы именно там и убийство самого дьяка произошло бы на месте его же «преступления».
Но тут, откуда ни возьмись, появился пьяный и азартный Михайла Нагой. Не мог, видишь ли, усидеть дома при звоне колокола. Он-то развалил до конца хитроумный замысел иезуита, не став ничего слушать, а поведя угличан на штурм Приказной избы, где и сидели ничего не подозревающие дьяк и его гости.
А теперь, пока есть несколько часов, чтоб спокойно заняться с Ивашкой и, умертвив его, а затем показав всему народу, еще больше возбудить угличан на мятеж, оказывается, что этот постреленок из-за недоглядки старого дурака куда-то исчез со двора. И это в самый неподходящий момент. Было от чего взбелениться иезуиту.
– Почто ж лупцуешь люто, боярин? – глухо прогудел Митрич. – Чай, сыщется он, не иголка, поди. Видать, на площадь побег, как колокол зазвонил.
Иезуит злобно отбросил плетку:
– А почто на площадь?
– Дак, видать, любопытно мальчишке стало. А можа, нарядной одежей похвалиться захотелось – кто знает.
– Так он в одежде царевой был?! – охнул иезуит. – Час от часу не легче! – Но потом приободрился, вспомнив, что сам же только что проезжал через эту площадь, окидывая разъяренно-бурлящую толпу внимательным взором и радуясь их гневу. Если бы там находился Ивашка, то иезуит непременно заметил бы его яркий нарядный кафтанец среди серо-черных грязных зипунов, сукманов[110],тегиляев[111]и гунек[112].
– Не было его там. Я б узрел, – задумчиво произнес он. – К тому ж и ворота на запоре были. А ты, случаем, не сам ли сего мальца выпустил? – Он подозрительно уставился на Митрича.
– Вот те истинный крест – не выпускал. Про такое даже удумать грешно. Я ли вам верой-правдой сколь уж лет… – обиженно пробасил тот в ответ.
– Ну хорошо. – Мысли иезуита потекли в другом направлении. – Странно, что именно сегодня. Впрочем, нарядная одежда, вполне естественно, вызывает желание похвастаться. Да, но перед кем? – возразил он сам себе. – Он же никого здесь не знает, ни одного человека. Хотя… хотя нет, есть один. Синеус. Но туда уж очень далеко. Нет, отпадает. А что же делать? Для начала надо обыскать весь дом, проехать по всем улицам. Время еще есть, пока угличане громят Битяговского и его людей. Решено!
– Сейчас ты немедленно, – указательный палец иезуита уперся в грудь Митрича, – займешься поисками мальчика. Обшарь дом, все подклети, погреб…
– Он на запоре у меня. Туда он попасть никак не мог, – поспешно возразил Митрич.
– Неважно. Обшарь все, что можно. Я же тем временем попробую поискать его в городе. Помни, дорога каждая минута. И не забудь про ворота, – напомнил он напоследок бородачу, вскочив на коня. – Пусть будут открытыми… слегка. Вдруг мальчик придет сам. Торопись.
– Все сделаю, не сумлевайся, боярин. Токмо почто такая спешка? – осведомился он с невинным видом у иезуита.
Тот поморщился недовольно, скривив тонкие губы.
– Не твое это собачье дело, холоп. Впрочем, я добрый и отвечу, хотя ты и сам мог бы догадаться. Видишь, что с народом нынче творится? Не дай бог, он там – затопчут! О его здоровье забочусь.
– Ишь, – крутанул головой Митрич. – А я-то, дурень старый, и не дотумкал. – И вслед отъехавшему иезуиту сплюнул и добавил: – Ищи, ищи, гадюка. Чтоб ты погибель себе нашел.
Иезуит же, пустив лошадь легкой рысью, размышлял, что же ему предпринять, коли Ивашка все-таки не найдется. К Синеусу ехать? Очень долго. Так как же быть? Наконец после недолгих размышлений его осенила новая идея, и тонкие губы слабо скривились в подобие улыбки. Он понял, что ему следует делать.
Глава XXI
ВЫНУЖДЕННАЯ ЗАМЕНА
Спустя короткое время иезуит вновь подъехал к своему дому. Конь его, красавец аргамак, темный, с белыми боками, уже успел отдохнуть, пока царский лекарь неспешно разъезжал легкой рысью по улицам Углича.
Едва заехав в ворота, он молча взглянул на встречавшего его Митрича. Уже смеркалось. Солнце клонилось к закату, густая тень от высокого тына, окружавшего двор, добегала до лестницы, ведущей в верхние покои. Где-то по соседству прокукарекал петух, очевидно нашедший жирного червя в навозной куче и желающий похвастаться удачей перед своим многочисленным куриным гаремом.
Все кругом дышало таким покоем и тишиной, что Митричу показалось даже странным – неужто и вправду всего два-три часа назад убили царевича, а перед ним стоит человек, жаждущий крови Ивашки, будто какой-то упырь. Бородач встряхнул головой, внимательно наблюдая за человеком, мрачно сидевшим на красавце коне. С минуту оба молчали.
– Ну что? – наконец вымолвил иезуит. – Пришел?
Кто именно, он не стал уточнять. Оба понимали, о ком идет речь. Митрич отрицательно покачал головой, виновато разводя руками.
– Ладно. Стало быть, надо ехать к Синеусу, – еле слышно, будто про себя, вымолвил иезуит. Затем, усмехнувшись одними губами, добавил: – Плохая из тебя нянька. Хорошохоть, что Никитка не под твоим присмотром, а то ведь тоже давно бы сбег. Попадья поумней тебя будет – надежно смотрит.
Не зная, что сказать в ответ, Митрич только вздохнул и понурил голову. Весь его вид выражал полнейшее раскаяние в том, что случилось. Но иезуит и не ожидал от него какого-либо ответа, продолжая свою речь:
– Ну и ладно. Зла я на тебя не держу, памятуя твою верную в прошлом службу. Более того, завтра можешь навестить свово малого, токмо гляди сегодня в оба – со двора никуда, дожидайся Ивашку безотлучно. Будем надеяться, что придет.
Симон резко дернул за поводья и, круто развернув коня, пустил его вскачь. Аргамак, послушно выполняя хозяйскую волю, рванул по узеньким улочкам Углича в сторону Калиновки – деревни, где проживал приемный сын Митрича Никитка. Проселочная дорога с ее извечными на Руси ухабами, рытвинами и колдобинами быстро мелькала под ногами красавца аргамака.
По дороге иезуит еще раз продумал все, включая ближайшую цель – забрать ребенка у попадьи, сделав это без крика и шума. Поначалу он думал сослаться на скорый отъездего и Митрича куда-то далеко-далеко, но потом решил, что в этом случае спешка не совсем уместна и вдобавок попадья будет собирать мальчика в далекий путь более тщательно, а стало быть, и медленно.
Поэтому, отвергнув первоначальный замысел, иезуит, прискакав на место, со скорбным видом заявил попадье, что отец мальчика всерьез и тяжко болен и зовет Никитку, желая попрощаться с сыном.
– Ахти мне! Страсти-то какие, – запричитала женщина, всплескивая поминутно руками, которые, казалось, не знала, куда ей приткнуть.
Она заметалась по избе, зачем-то выбежала в сени, но тут же вскоре вернулась:
– В дорогу-то, в дорогу-то оладышков испечь! Мучица, конечно, в цене, дак чего уж тут. Ай другого чего? – спросила она у иезуита, желая хоть как-то вызвать его на щедрость.
Последние полгода Митрич регулярно завозил ей продукты, а вот с деньгами у попадьи было туго, и хоть ее родные дети в еде-питье благодаря приемному отцу Никитки не нуждались, одежонка их стала совсем ветхая и латаная-перелатаная.
– Ты уж звиняй нас, батюшка-боярин, – решилась она подойти с другого бока, видя, что боярин никак не реагирует и ни о чем не желает догадываться. – Поизносилась одежонка-то у мальца. Токмо ты не держи в мыслях, будто я сиротку заби-жаю али ущемляю в чем. Мои тако ж ходят – разуты и раздеты. Да и то взять – дети неразумные. Гулять пошли на двор али в лес по грибы по ягоды, возвертаются, ан глядь – порты разодраны, на рубахах то ж места живого нетути. Так и живем, в нищете да голи. Был бы жив наш батюшка отец Осип Мартемьяныч, дак… – снова начала она причитать, но, видя нетерпение на лице гостя, быстро сменила жалобный тон на более деловой: – А ты батюшка-боярин не сумлевайся, нешто не понимаю, что тут спешка нужна. Я уж старшенького свово послала за им, счас они мигом прискочут. Дело ребячье, ножки у них шустрые. Токмо и ты уж, отец наш благодетель, помог бы ребятне моей с одежонкой-обуткой. Бог тебе беспременно воздаст.
Иезуит похлопал себя по поясу, достал кошель и, сунув в него руку, извлек из мошны первую попавшуюся монету. Ею оказался серебряный рубль. Симон досадливо поморщился, но затем – не бросать же обратно – протянул его попадье.
– Хватит на одежонку? – спросил он иронично, увидев, как задрожали руки у женщины.
Она часто-часто закивала в ответ, не в силах выдавить ни слова. Еще бы не радоваться – от такого богатства, перепавшего ей нежданно-негаданно. Одежонке-то цена – алтын, от силы – два. Ну если всех огольцов считать – выйдет, конечно, побольше, и все равно – останется гораздо больше, чем истратиться.
– А может, и останется… – как обычно, улыбаясь одними губами, продолжил иезуит. – Тогда ты…
– А цены-то, цены нонича какие! С три шкуры дерут купцы заезжие, да и свои тоже хороши, ничем не лучше. Счас один зипунишко купить – сколь надо, а кафтан, а порты, а рубахи! Дак ежели все брать-покупать, оно и не хватить может, а чуть и останется, так самая малость, но я уж тогда беспременно возверну, – заверила иезуита попадья. – Я – вдова честная, чужого нам не надоть.
Тот снисходительно хмыкнул и махнул рукой:
– Я ведь совсем не то имел в виду, почтеннейшая. Коли останется какая деньга, хотел я сказать, так мне ее отдавать вовсе не надо. Купите на нее детишкам своим сластей али еще чего. Дарящий сдачу брать не должен, – назидательно заметил он, – ибо сие глаголет о скупости в дарении и внушает одаренному мысль…
– А что с батяней моим? – перебил затейливую речь иезуита небольшого роста русоволосый мальчик с карими, влажными от слез глазами, еще задыхаясь от быстрого бега.
– А вот и Никитушка наш прибег, – обрадовалась попадья, и круглое, как блин, бабье лицо ее поначалу расползлось в улыбке, но тут же она вспомнила, по какому печальному поводу его вызвали, и опять посерьезнела, начав даже слегка всхлипывать носом. Так, на всякий случай.
– Ну-ну! – прикрикнул на нее иезуит. – Не хватало только воплей бабьих. – И, наклонившись к мальчику и внимательно разглядывая его, насколько мог, участливо сказал: – Болен он тяжко. Тебя хочет видеть. Просил передать, чтобы ты не плакал, – добавил он, видя, как начало медленно кривиться лицо мальчика от еле сдерживаемых рыданий.
– «Он уже большой, сынок мой. Плакать неча, я вскорости выздоровею, токмо повидать его шибко хотца», – прямо на ходу сочинил иезуит речь от имени заболевшего Митрича, легонько развернул мальца за плечи к двери и подтолкнул его в спину. – Там мой конь привязанный стоит. Влезай наперед седла, а я сейчас мигом. – И, обратившись к попадье, предупредил:
– Ни о чем не болтать в деревне, особливо о… заболевшем, дабы не сглазить. Я, возможно, заберу его надолго, поскольку, ежели Митричу здесь не получшеет, придется везти к московским лекарям. Ну а Никитка тогда, стало быть, поедет с нами. Молитесь за его здоровье. Вот вам, – он вынул еще одну монетку, но на этот раз гораздо меньшую, всего копейку, – на свечи.
– Ахи, батюшка-боярин, – рухнула женщина в ноги иезуиту, но того в избе уже не было.
Легко неся двойную ношу, аргамак уже миновал околицу и летел по дороге в сторону Углича, разбрасывая далеко в стороны своими суховато-поджарыми ногами комья грязи.
– Отец рек тебе, что я царев лекарь? – строго допытывался во время путешествия Симон.
– Сказал один раз, – робко ответил мальчик.
– А ты знаешь, что он во дворце лежит в болести своей? – вновь последовал вопрос. – И что туда пускать разных чужих не велено.
– А как же мы? – мальчик умоляюще посмотрел на иезуита.
– Я пройду один, а тебя придется на время засунуть в мешок. Но ты не бойся. До дворца доскачем, я тебя взвалю на плечо, занесу в царские покои и положу на лавку. Ты ждии молчи – после я всех выгоню из палаты, кто там будет, и тогда сразу развяжу мешок.
– А батяня мой где? – спросил ничего не понявший, но опасающийся переспрашивать Никитка.
– Когда я тебя выпущу из мешка, то и отведу к отцу. Он лежит там рядом, в соседней горнице. Все понял? – Мальчик согласно кивнул.
– Значит, ни шороха, ни звука, – еще раз строго предупредил иезуит, – пока я не развяжу мешок. Иначе отца тебе не видать. – И, остановив коня, он спрыгнул на землю.
Дорога была пуста, ничто не мешало осуществлению замысла. Симон вытащил хороший добротный мешок из дорожной сумы. Иезуит приготовил его на всякий случай. Вдруг Ивашка все-таки неизвестно с чего испугается и побоится поездки во дворец. Вот он и пригодился. Вся процедура заняла не больше двух минут. Аккуратно поместив мешок с Никиткой на коня, иезуит, понуждая аргамака идти более спокойным шагом, продолжил путь ко дворцу, еле видному в последних лучах заходящего солнца.
Однако, не доезжая до него, Симон почему-то резко повернул на другую дорогу, ведущую к церкви Преображения Спасова. Там его уже ждали две темные фигуры.
– Заждались ужо, – прохрипел Михайла Нагой. От него, как всегда, разило винным перегаром в смеси с острым запахом чеснока.
– Почто долго-то так? – поддержал недовольство брата Григорий.
– Дабы затемно все учинить, – пояснил иезуит, передавая поводья и взваливая мешок на плечи. – Царевич-то здесь?
– Тута, – отозвался Григорий. – Прямо во гробе лежит.
– С ним как?
– Дышит уж больно тихо. Вовсе не слыхать. Да и бледен весь, будто и вправду преставился.
– Ничего страшного, – успокоил его иезуит. – Одежду царскую взяли?
– Тута она, в узле. Чтоб не отыскал кто ненароком, мы ему в изголовье поклали.
– Это кто ж отыскать может? – Иезуит остановился в церковных дверях. – Нешто еще кто есть в церкви-то?
– Мы токмо, да еще сторож Максим Кузнецов, как ты и наказывал. А про отыскать – это я так токмо, из опаски лишней, – смущенно пояснил Григорий.
– Опаска лишней не бывает, – кивнул иезуит и поощрил дядю царевича улыбкой. – Очень правильно сделал. Теперь поспешить нам надо, дабы все сделать успеть и еще отвезти царевича в безопасное место.
Со своими палаческими трудами он и Максим справились на редкость быстро. Глядя на ловкость и сноровку Кузнецова, можно было бы решить, что он всю жизнь только тем и занимался, что резал детей.
Не моргнув глазом, он разрезал засапожным ножом, который никогда не вынимал из-за голенища, мешок и, прижав широкое лезвие к горлу несчастного Никитки, резко полоснул по нему, взрезая шею мальчика аж до самых хрящей. Кровь рекой хлестнула на иезуита, несколько опешившего от такой дьявольской жестокости Кузнецова.
Нагие караулили поодаль, прикрыв церковную дверь, чтоб не слышать детских криков.
Дальнейшие события в самой церкви развивались меж тем с удивительной быстротой.
Никитку быстро раздели и кое-как обмыли, заботясь в основном о чистоте лица. Затем Максим, в прошлом разбойничавший в лесах близ Углича, а затем чудом спасшийся от стрельцов и пристроившийся сторожем к церкви, принес по указанию Симона царскую одежду, и они принялись наскоро обряжать несчастного мальчика.
– Ты положишь дите, а я выну Дмитрия, – распорядился иезуит, достал из гроба, стоявшего посреди церкви, царевича и временно уложил на пол. Затем он помог Максиму оправить сбившуюся на Никитке одежку, прикрыл мальчика по грудь саваном и еще раз критически оглядел его горло.
– Многовато ты, – сокрушенно покачал головой иезуит. – Сильно слишком.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 [ 14 ] 15 16 17 18 19
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.