Удар в барабан.
Неслышимый вскакивает и застывает, в его руке сверкает змеиный кинжал.
Затемнение, занавес. Поворот сцены.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Сад перед павильоном Идзуми. Ночь. Сёдзи задвинуты, но внутри горит свет. Виден силуэт гейши, меланхолично перебирающей струны сямисена. Крадучись, выходит Неслышимый. Останавливается перед энгавой. Обнажает кинжал. Застывает в неподвижности.
СКАЗИТЕЛЬ.
И той же самой ночью, покорствуя судьбе,
Отправился синоби, чтобы исполнить долг.
Сегодня совершится, что кармой суждено.
Ведь человек невластен судьбы исправить ход.
И все ж, едва увидев знакомый силуэт,
Неслышимый замедлил бесшумные шаги…
Бьет в барабан.
На краю энгавы появляется Сога. Видит Неслышимого с кинжалом в руке, выхватывает меч и молча, яростно нападает на убийцу.
Следует сцена необычного поединка: он происходит совершенно беззвучно. Оба противника двигаются, не производя никакого шума. Особенность фехтовального искусства синоби состоит в том, что он защищается от ударов не клинком, а стремительными перемещениями, прыжками, подчас даже делает сальто. Длинный меч Соги все время рассекает пустоту. Свой кинжал Неслышимый вообще прячет в потаенные ножны, за спину.
Дуэль напоминает акробатический балет или пантомиму: музыкальным сопровождением является игра Идзуми на сямисене.
Завершается схватка следующим образом: Неслышимый оказывается около цветущей яблони, уворачивается от очередного удара, и меч рассекает деревце пополам. Сога невольно оглядывается на падающую яблоньку. Этого мгновения Неслышимому достаточно, чтобы выхватить кинжал и вонзить его в грудь ронину. Одновременно с этим музыка обрывается, свет в павильоне гаснет.
Синоби подхватывает тело, будто обнимая его, и медленно опускает на землю. Оглянувшись на павильон точно так же, как в первом акте Сога, прячет труп под энгаву. Кинжал снова в ножнах. Потом Неслышимый поднимается на веранду. Приоткрывает сёдзи, проскальзывает внутрь и задвигает их за собой. Пауза.
Сказитель негромко, но часто бьет в барабан, имитируя стук колотящегося сердца.
ГОЛОС ИДЗУМИ. Кто дышит здесь? Во мраке кто смотрит на меня?
Снова загорается фонарь. Видно силуэты: Идзуми приподнялась на ложе, над ней стоит Неслышимый. Дальнейшее представляет собой театр теней.
ИДЗУМИ. Ах, это ты? Я знала, что ты ко мне придешь!
Неслышимый пятится.
Ну что же ты смутился? Был смел – и оробел? Ты думаешь, тебя я с презреньем оттолкну? Так знай же, с нетерпеньем тебя я здесь ждала.
Протягивает к нему руки.
ТРЕТЬЕ МИТИЮКИ
На ханамити выходит Неслышимый, держа в поднятой руке фонарь. Зрители впервые видят его лицо, оно бесстрастно. За Неслышимым идет Идзуми с узлом в руке. Ее лицо, без белил и грима, освещено лучом. Одета она в простое темное кимоно. Оба застывают.
ИДЗУМИ. В любви мне признавались другие столько раз, что первой мне признанье не стыдно произнесть. Люблю тебя всем сердцем, ты послан мне судьбой. И, знаешь, все равно мне, уродлив ты иль нет. Ах, глупость я сказала! Теперь твое лицо мне станет идеалом небесной красоты. Смазливые мордашки отныне будут мне уродливы казаться, противно и смотреть! Сними скорее маску! Доверие твое я восприму с восторгом, как драгоценный дар!
Удар барабана. Неслышимый рывком сдирает маску.
ИДЗУМИ (в замешательстве). Но нет в тебе изъяна! Прекрасен ты лицом! Зачем, не понимаю, скрываешь ты его? Безмолвен и прекрасен избранник милый мой, как месяц в черном небе, как яркая звезда!
Без грима, как без маски, сейчас я пред тобой. Меня ты тоже видишь такой, какая есть… Давай же поклянемся, что больше никогда не станем друг от друга мы прятать своих лиц. Я не хочу быть гейшей! С тобою я уйду! Мы будем просто двое – такие же, как все. Или почти такие… Что нем ты – не беда. Увидишь, говорлива я буду за двоих. Ах, разве это важно – случится что потом. Здесь и сейчас, любимый, с тобою вместе мы!
Он простирает к ней руки, она тянет его на ложе. Гаснет сначала свет в павильоне, а потом и на всей сцене. Тихая музыка.
Занавес.
СКАЗИТЕЛЬ.
В час темный, предрассветный, ушли они вдвоем,
Покинув дом «Янаги», отринув прежний мир.
Так думает Идзуми… Куда их путь лежит,
Она и не спросила. Идет, куда ведут.
Болтает беспрестанно счастливым голоском.
Прекрасной ночь глухая ей кажется сейчас…
Бьет в барабан.
Оба исполняют «коаруки», но Неслышимый при этом шагает широко, а Идзуми, в соответствии с каноном женственности, мелко переступает.
ИДЗУМИ. На небе звезд не видно, не видно и луны. Исчезнем, растворимся с тобою мы в ночи. Казалось мне, кометой промчится жизнь моя. Прочертит след по небу и сгинет без следа. Но участь мне иную готовила судьба: я буду жить с любимым, как тысячи живут. Травинкой средь травинок, листком среди листков. Я счастлива с тобою такой же быть, как все! Зачем только велел ты с собой взять кимоно, в котором выступала пред публикою я? (Показывает на узел.) Для скромной жизни слишком роскошное оно, из дома в нем не выйти, гостей в нем не принять…
Внезапно Неслышимый останавливается, оборачивается к ней.
ИДЗУМИ (кладя узел). Ты выбрал это место, чтоб сделать здесь привал? Ты прав, здесь так красиво: обрыв, под ним река… (Походит к краю ханамити, смотрит вниз.) Вот истинный «Карюкай», тот мир цветов и ив, где, верная югэну, таится Красота…
Тем временем Неслышимый достает из узла кимоно, paccтилает его на земле. Потом вынимает из рукава свиток бумаги, подает спутнице.
ИДЗУМИ (с тихим смехом). Писал перед уходом ты что-то, помню я. Написанное только не дал мне прочитать. Но я сообразила: любовные стихи? Ты выбрал это место, чтоб показать мне их?
Берет одной рукой бумагу, другой – фонарь. Читает. Через некоторое время фонарь начинает дрожать.
СКАЗИТЕЛЬ.
О, бедная Идзуми! То вовсе не стихи.
Синоби признается в проклятом ремесле.
Он пишет: на погибель она обречена,
Одно лишь ей спасенье – исчезнуть без следа.
Должна она покинуть столицу навсегда
И жизнь начать сначала, в далекой стороне.
Ее он отпускает, чем губит честь свою.
Без чести жить мужчине на свете ни к чему.
Проступок свой обязан он смертью искупить,
Но перед этим хочет со следа сбить убийц.
Найдут здесь, на обрыве, Идзуми кимоно,
Забрызганное кровью, а тела не найдут.
Подумают, он в воду труп скинул, и река
Покойницу теченьем куда-то унесла.
Труп самого синоби отыщется иль нет,
Неважно – для дзёнина всё ясно будет тут.
Решит он, что исполнил посланец приговор,
Но разыскать дракона, как видно, не сумел
И, следуя обету, прервал он жизнь свою.
Так поступают ниндзя, кто честью дорожит.
В последних самых строчках ужасного письма
Неслышимый ей пишет прощальный свой завет:
«Беги! Живи! Спасайся! А обо мне забудь.
Пусть для тебя останусь я тенью без лица».
Неслышимый надевает маску.
Оцепенев, Идзуми не знает, что сказать. Не может шевельнуться, ей мнится: это сон. Сон дикий, несуразный. Проснуться б поскорей! Без слов свершилось это прощание с немым…
Бьет в барабан.
Неслышимый выхватывает из-за спины змеиный кинжал, пронзает себе горло, нагибается, чтобы кровь пролилась на расстеленное кимоно, разворачивается и падает с обрыва (в темный угол между ханамити и стеной). Раздается всплеск воды. Идзуми пронзительно кричит. Роняет фонарь – всё покружается в темноту.
Слышится пение заупокойной сутры под мерные удары барабана.
В это время актриса должна проскользнуть за занавес, захватив фонарь и кимоно.
Комната Идзуми.
Она неподвижно стоит на пороге комнаты, в которую только что вернулась.
СКАЗИТЕЛЬ.
Пути не разбирая, не видя ничего,
Брела в ночи беззвездной Идзуми наугад.
Но вот она очнулась. И видит: в тот же дом
Назад ее вернули бездумные шаги.
Так кукла из театра, как кончится спектакль,
Безжизненной ложится в привычный свой сундук…
Бьет в барабан.
Идзуми медленно озирает комнату, будто видит ее впервые, и садится перед шкатулкой, в профиль к залу. Смотрит на нее, поднимает крышку с зеркалом.
СКАЗИТЕЛЬ.
Полжизни просидела пред зеркалом она,
Любуясь отраженьем прекрасного лица.
Вот и теперь в поверхность зеркальную она
Глядит, как будто хочет там истину узреть.
«Он был убийца, ниндзя. А кто такая ты?
Маркеев Олег
Володихин Дмитрий
Акунин Борис
Круз Андрей
Акунин Борис
Шилова Юлия