Чтение 8–й страницы книги ~Вовка в Троеклятом~

Перед тем как выпить, я подивился. Как может такая прелестная во всех отношениях девушка испытывать такую неподдельную любовь к этому хамоватому типу. Или деваху чем опоили, или правду говорят, что любовь зла, полюбишь и вонючего, рогатого козла.

Потом я выпил и отключился.* * *

Небо посерело. Приближался рассвет. Медведь, всю ночь не смыкавший глаз, сидел на мостовой, опираясь спиной о стену аляповатого выступа фасада дворца. Для того, чтобы прогнать сон и не потерять бодрости духа он периодически, прямо из горлышка, отхлебывал пару глотков водки. Под стеной уже валялись две порожние бутылки, а содержимое третьей могло пережить только еще одно причащение. Рядом с Сереньким сладко посапывал свернувшийся калачиком Соловушка.

Возможно подействовало начавшее светлеть небо, или неудобные жесткие булыжники мостовой сыграли решающую роль, но разбойник что-то пробурчал, завозился и через минуту уже сидел рядом с другом. Соловушка вопросительно посмотрел на Серого.

— Пока ничего, — ответствовал тот и протянул Славику остатки водки.

— Еще будешь? — спросил медведь после того, как бутылка опустела.

— Нету хотся, — помотал головой Соловушка, — Сеега, сейсяс все явно есе яно. Есе солныско не встало. Я быстьенько к Гойинысю сбегаю. А то обидится, если узнает, сто я был ядом и не навестил. И пьякотиться хосется.

— Коли надо — иди.

— Только не бьясайте меня. Если сто, я с той стоены двойса.

— Ладно. Ступай к своему троглодиту огнедышащему.

Соловушка торопливо засеменил, огибая массивное строение, а медведь извлек из своей котомки очередную бутылку.* * *

Яна проснулась с первыми лучами солнца. Решив, что если Клара еще не проспалась, то следует разбудить внучку ушатом ледяной воды, а затем серьезно поговорить с ней и не только при помощи языка, но и применяя подручные средства. С такими благими намерениями девочка-ведьма вышла в горницу и поняла, что ушат не потребуется.

Клара сидела закинув ногу на ногу (эта поза помогала хоть чуть-чуть прикрыться, так как одежда была аналогична вчерашней, только ячейки сетки чуть большего размера). Провинившаяся родственница занималась своим вторым любимым (после секса) занятием — что-то жевала. Но это было неудивительно. Удивительно было то, что Клара явно не считала себя виноватой. Об этом говорила наглая ухмылка, с которой она встретила появление экс-бабули.

На мгновение Яна даже растерялась, но лишь на мгновение, и тут же взяла себя в руки.

— Итак, мы пока не протрезвели или, того хуже, с утра пораньше похмелились? — Поинтересовалась хозяйка тихим, вкрадчивым голосом.

Еще неделю назад, заслышав такие интонации в свой адрес, Клара бы с перепугу грохнулась в обморок или, того хуже, — обделалась. А, учитывая ее вчерашние пригрешения, скорей всего, и то, и другое. Но не на сей раз. Даже ехидная улыбочка осталась на месте.

— Синдромами не страдаю и поэтому — не похмеляюсь.

— Значит, мы в полном здравии и отдаем отчет в своих действиях?

— Не знаю, как вы, а я-то точно в здравии.

Если до этого момента все происходящее было только наглостью зарвавшейся внученьки, то теперь прозвучало оскорбление. Однако Яна, стиснув зубы, погасила всклокотавший гневный огонь и решила отложить неминуемое наказание, чтобы выяснить до конца причины неординарного поведения Клары, и как далеко та может зайти. И уж потом приступить к экзекуции в строгом соответствии со степенью вины.

— Очень хорошо. И ты помнишь, где вчера была и что там натворила?

— Все я помню. Мне до склероза еще далеко, не то что некоторым. Хотя эти некоторые выглядят так, будто только вчера с горшка слезли.

Яна не стала реагировать на очередное оскорбление.

— Ты хоть понимаешь, как вчера опозорилась?

— А нефиг за мной подглядывать!

— Может это и нехороший поступок с моей стороны. Но ты весьма неблагонадежна. И не делаешь никаких выводов из произошедшего. Опять вырядилась так, что все телеса наружу. Куда собралась?

— Не твое дело! (Яне даже стало интересно, насколько у нее хватит терпения выносить дерзости внучки) И, вообще, с этого момента я сама себе хозяйка. Ты мне боле не указ! Куда хочу, туда пойду!

— Это мы еще посмотрим…

— Фигушки! — Клара показала дулю. — Ты теперь ни хрена не посмотришь! Взбунтовавшаяся родственница демонстративно откусила последний кусок от яблока (до этого хозяйка не обращала внимания, что именно жует вечно голодная распутница) и положила огрызок на стол. — Отшпионилась, бабуля!

Жуткая догадка мгновенно пришла в голову. Яна взглянула на волшебную тарелочку и обомлела: она была пуста.

— Так ты, тварюга, осмелилась сожрать волшебное яблоко?!!

— А это у нас семейное, яблоки всяки-разны трескать. И в кого я такая уродилась?

— Так, шуточки кончились. Ты представляешь, что натворила?..* * *

Соловушка застал трехглавого приятеля именно там, где и ожидал. Горыныч лежал у задней стены дворца. Змей нес вахту по всем правилам устава караульной службы: левая голова дрыхла, средняя бодрствовала, а правая, вытянув длинную шею, зорко осматривала окрестности. Появление разбойника внесло сумбур в осточертевшую службу. Две головы уперлись подбородками в мостовую перед улыбающимся Соловушкой. Через мгновение к ним присоединилась и третья, разбуженная шевелением сиамских братанов.

— Здорово, Соловей, — пыхнула дымом правая.

— Рад видеть тебя, Соловушка, — ощерилась ужасной улыбкой средняя.

— Пьивет, язбойник! — Хитро подмигнула левая.

Однако, Соловушка так рад встрече, что даже не догадался обидеться на передразнивающую голову.

— Здьявствуй, Гойинысь!

— Что новенького?

— Каким ветром в наши края, Соловушка?

— Чо приперся?

Головы задавали вопросы в той же последовательности, что и здоровались.

— Тут столько всего было, столько пьяизосло! И, вообсе, я тепей ни какой не Соловуска, — разбойник сделал шаг назад и принял самую напыщенную позу, на которую только был способен. — Позвольте отьекомендоваться, тепей мое имя — Вясеслав!..

После нескольких секунд раздумий Соловей снизошел до высочайшего соизволения:

— Ну, тебе, Гойинысь, как дьюгу, мозно называть меня Славиком… Но только, когда мы одни.

— Дела-а-а! — Протянула средняя голова.

— Во, блин, — удивилась правая.

А левая молча закатила глаза в притворном испуге.

— Слысь, Гойинысь, пьякати, а! Давненько мы с тобой не летали.

— Нельзя, Соловушка, то бишь, Вясеслав…

— Не Вясеслав, а Вясеслав! — Обиделся разбойник.

— Ах, да… Прости. Давай я пока буду тебя по старому называть. А потом кто-нибудь правильно произнесет твое имя, и я запомню. — Рассудила средняя голова, которая, как и все центристы, не бросалась в крайности и не очень-то приветствовала радикальные нововведения.

— Так полетели на плосядь, там Сеенький. Вейнее Сеега. Он пьявильно-пьявильно пьяизнесет.

— Говорю же, нельзя. Боевое дежурство.

— А посему? Война, сто ль?

— Нет, не война. Но дело особой секретности и, можно сказать, государственной важности. Ты не волнуйся, дежурство закончится, слетаем к медведю, он тебя правильно назовет…

— А я и сейчас назову, — перебила брата левая голова, — Вящечлав, правильно?

Разбойник от возмущения выпучил глаза и потерял дар речи. Такого святотатства он ни как не ожидал.

А развеселившаяся левая голова, продолжила экспериментировать:

— Вячечлав? Вясечлав? Вяцечлав? Может, Члавик? Щлавик? Шлавик? Вяцечлав?

— Замолси, дуяк!!! — Взвизгнул оскорбленный Соловушка.

— Молсю, молщу, молцу, — продолжала изгаляться ехидная голова.

— Ты и правда, того, хорош. — Заступилась за приятеля средняя. — Не обижайся, Соловушка. От скуки все это. Расскажи, с чего это такие перемены?

Разбойник подозрительно взглянул на левого охальника, но желание похвастаться взяло верх.

— Я ясказу. Только это огьемный секьет.

— Могила! — хором заверили головы.

— У меня появился новый дьюг!

— Охрененная тайна, — не сдержалась левая голова, однако две оставшиеся грозно прицыкнули на нее, и Соловушка продолжил:

— Зовут его — Вовка. Появился неизвестно откуда. Я его в лесу встретил. Хотел огьябить. Но он такой, у-у-у.

— Навалял тебе что ли? — На этот раз не смогла смолчать правая.

— Да, нет! Ты сто! Он хоесий. Это именно Вовка назвал меня, — разбойник покосился на левую голову приятеля, на что та демонстративно прикусила язык тридцатисантиметровыми клыками. — Вясеславом.

— Не велика заслуга. И это все?

— А вот и нет! Всея меня Илюса Муемес поймал. Пьянисий! Излупсовать хотел, а Вовка меня спас.

— Правда?! — При упоминании о богатыре, головы, как по команде, нахмурились. — Неужто твой новый друг одолел Муромца?

— А он его тьегать не стал. Я зе говою — Вовка добьйий. Поговойил и все. Илюса сам меня на землю поставил и обесял никогда не тьегать. А потом есе Вовку уговаривал, стобы тот его отпустил.

В шести глазах Змея поселилось уважение.

— Это дело. А то, подумаешь, имя новое придумал…

— Не сказы! Вот, тебя как зовут?

Уважение в газах сменилось удивлением.

— Соловушка, ты на днях головой ни обо что не бился? Или Илюха все-таки разочек успел звездануть?

— Нет. Ты отвесяй, как зовут!

— Горыныч! Змей Горыныч. — Ответствовали в недоумении головы.

— А тебя, как? Тебя? И тебя? — Соловушка поочередно обратился персонально к каждой голове.

— Гм… Кхм… Дык я, вроде, как один…

— Знасит, Гойинысь на меня дьязнится, — толстячок показал пальцем на левую голову, — и Гойинысь за меня заступается, — указующий перст остановился на средней голове, — и Гойинысю по хьену, сто меня обизают, теперь палец был направлен на правую голову.

Такая постановка вопроса смутила Змея. По-видимому, он (они?) раньше никогда не задумывался над этой стороной своего существования. В ответ на тираду друга головы лишь разродились невнятными междометиями.

Переполненный чувством собственного превосходства, Соловушка важно напыжился.

— Вот, то-то зе! А Вовка в момент мозет имена пьидумать.

— Дык я… мы — один. Раньше и думали одинаково и говорили хором. От скуки это все…

— Ну, если не хосес, неволить не буду…

— А, может, у него имена кончились? — Головы, как в былые времена говорили хором.

— Да ты сто? Вовка узе дал новые имена мне, Яге, Кларе, Сеенькому.

— А где он сейчас?

Соловушка с видом опытного заговорщика приложил указательный палец к губам, призывая хранить в тайне то, что намеревался поведать.

— Вовка сейсяс у Емели по осень вазному делу. Вас хозяин сам его пьигласил. А нас с Сееньким не пустили. Так сто полетели к главному входу, вместе доздемся, — Соловушка не терял надежды прокатиться на приятеле.

— Не могу, служба.

— Я тебе все свои секьеты вылозил, а ты…

— Да никакой страшной тайны на самом деле нет. Сегодня казнь будет. Привычное дело. Вот только казнить будут какого-то страшного колдуна. Ну, меня и снарядили, на всякий случай, — Горыныч раздвинул головы и кончиком хвоста указал на множество тюков, сундуков и мешков, укрепленных на его пилообразной спине.

— А сто у тебя там?

— Алмазы, жемчуг, золото, короче, дребедень всякая.

Глаза разбойника запылали азартным огнем.

— Если бы у тебя была только одна голова, — Соловушка ткнул пальцем в конкретную, левую, — я бы тебя тосьно огьябил бы. Но ты мне дьюг. И по этому не буду. А засем на тебя все это нагьюзили?

— Наш Высокочтимый перетрухнул. Вдруг с этой казнью что-то не так пойдет. Вот я тут и дежурю, на случай экстренной эвакуации, — заметив недоуменный взгляд Соловушки, Горыныч растолковал более доходчиво, — если Емеле придется срочно делать ноги, он сиганет на меня, и мы смоемся из Города.

— Неузели, этот колдун такой стьясный и сильный, сто дазе Емеля его боится? А как зе Хоттабысь?

Хоттабыча нет в Городе. А насчет колдуна, фиг его знает, я в этом не соображаю…

— Хоть Емеля и плохой, но колдуны есе хузе. Где будет казнь?

— Как всегда, на площади. Ну, как мы договоримся? Предлагаю так: если твой новый друг выйдет из дворца раньше, чем я освобожусь, уговори его прийти сюда. А коли меня вперед разгрузят — вместе дождемся. Я вас всех покатаю… Даже медведя.

— Хоесо! Договойились.

— В любом случае, полетать на мне сможешь только после того, как снесут башку этому Сантехнику.

— Ага… Сто?!!! Сто ты сказал? Повтойи!

— Покатаешься только после казни, — удивился Горыныч бурной реакции приятеля.

— Нет! Сто ты сказал пье Сантехника?!

— А я разве не говорил? Сантехник — это тот самый колдун.

Соловушка плюхнулся на задницу, подняв небольшое облачко пыли. На некоторое время всем телом разбойника овладел паралич. Разбойник только часто-часто моргал и мычал что-то нечленораздельное.

Через пару минут Соловей все-таки пришел в себя.

— Так это он — Вовка!

— Что?

— Мой дьюг, Вовка — Великий Сантехник.

— Во, блин!

— Надо сто-то делать. Сьесьно! Побегу к Сеенькому!

— Слышь, Соловушка! Если у тебя еще объявится дружок, который имена раздает, то ты его сначала ко мне веди, а уж потом к Наимудрейшему, высказал Горыныч свои пожелания вслед улепетывающему разбойнику.* * *

— Ой, ой, ой! Обидели бабулю, заткнули замочную скважину, в которую та так любила подглядывать. Не поделишься, чем занимались, твои шаловливые ручонки, когда тарелочка показывала интересные картинки?

Угроза Яны явно не подействовала, и Клара продолжала дерзить. Но девочка-ведьма, сама удивляясь собственному терпению, пока радикальных мер не принимала.

— Кстати, насчет ручонок. Кое у кого они скоро превратятся в лапки. И, скорей всего, в перепончатые.

Во второй раз за утро, Клара в открытую сделала то, чего раньше опасалась делать даже незаметно, в спину — показала кукиш.

— Я тебя больше не боюсь. Меня теперь не заколдуешь!

— Понимаю, перспектива пообщаться со жмуриками наделила тебя магической силой.

Клара недовольно сморщилась, напоминание не вызвало приятных ассоциаций, скорей, наоборот.

— А, вот, и не угадала, бабуля. Вчера один знакомый чародей, очень хороший знакомый, подарил мне оберег, защищающий от любого колдовства.

Легкое движение. И ложбинка на груди расширилась, являя для обзора амулет, висящий на тонкой цепочке. Яна с омерзением сплюнула. Было от чего: оберег представлял собой миниатюрную золотую скульптурку, изображающую мужское начало во всей красе. Вернее, не начало, а совсем наоборот.

— Думаешь, что сможешь схорониться за этой штуковиной?

— Это сильный талисман.

— А тебе не кажется, что твой чародей надул тебя дважды: в прямом и переносном смысле?

— Ну, во дворец он же меня пропустил, — в голосе Клары появились нотки неуверенности.

— А мы сейчас проверим. Скажи: «Ква».

— Зачем?!

— Тренироваться надо. Потому как ближайшие лет пятнадцать других слов ты просто не сможешь выговаривать.

— У тебя ничего не получится!

— Может быть… Если твой чародей не одурачил тебя, и если он побольше моего соображает в колдовстве. Что-то я не чувствую в амулетике ни какой силы. Обыкновенная пошлая побрякушка. А там, кто знает? Но, на всякий случай, прими к сведению, я же не враг тебе, — глаза Яны полыхнули зеленым огнем, — в той стороне, есть прекрасное болотце. Мухи там жирные, вкусные. Так что, если вдруг у меня что-нибудь получится, прыгай туда. Не пропадешь. А через пятнадцать лет возвращайся. Я подумаю, что дальше делать.

Оборзевшая внучка уже не выглядела такой наглой, во взгляде отчетливо проглядывался страх. Заметив это, Яна хищно улыбнулась.

— Ты готова? Я приступаю…

Но эксперимент по проверке чудодейственной силы амулета так и не начался. От сильного удара распахнулась дверь. На пороге стоял тяжело дышащий Серенький. Струйки пота стекали по мокрой шерсти, быстро образуя на деревянном полу благоухающую лужицу.

— Емеля… Вовку… Быстрей… Спасать надо… — медведь с трудом переводил дыхание.

— Успокойся, Серый, отдышись, — посоветовала Яна, но в душу закралось смутное предчувствие чего-то непоправимого.

— Некогда… спеши… Емеля… приказал… Вовку… казнить.

— Из-за тебя все, паскуда! — Ведьмочка наградила Клару испепеляющим взглядом. — Учти, теперь кваканьем не отделаешься. Но сейчас некогда с тобой заниматься. Держи пока авансик.

Яна отвесила внучке звонкую пощечину, от которой та грохнулась на пол и замерла, не подавая признаков жизни. Хозяйка хмыкнула, удивляясь результату. Вдарила толькораз, в полсилы, с небольшого разворота, тыльной стороной… ступни.

Считать до десяти, дабы законстатировать факт нокаута не было времени. Яна пулей вылетела из избушки, скомандовав на ходу:

— Серый! Васька! За мной!