Чтение 26–й страницы книги ~Сын погибели~

– Я всегда восхищалась им, всегда мечтала познакомиться. В его деяниях есть истинный размах. Думаю, вы бы могли меня ему представить?

– Вероятно, моя госпожа. Но, увы, скоро я должен буду оставить вас. Хотя, господь свидетель, как трудно покинуть такое приятное общество.

– Покинуть меня? Что заставляет вас?

– Мой долг крестоносца. Я и так слишком много времени пробыл вне Святой Земли. Обеты, данные в Иерусалиме, требуют, чтобы я вернулся как можно скорее.

– Обеты? – поразилась Никотея. – А как же Англия? Вы же обещали… – Ее ресницы обиженно затрепетали.

– Прошу извинить, я вынужден… Это превыше меня.

–Мой дорогой племянник, куда это ты собрался? – возмутился лорд Баренс.

–К Бернару Клервосскому. С Федюней.

–Да ты что, мой дорогой, ума лишился? Федюня с его паранормальными способностями, конечно, очень интересен, но сейчас есть проблемы поважнее. Тем более что там опасно– против Бернара ополчилась едва ли не вся Европа. И, кстати, не забывай, что во многом этот внутренний «крестовый поход» инспирирован как раз Никотеей. Ее нельзя оставлять без присмотра!

–И тем не менее, дядя, я чувствую, ключ к решению проблемы находится именно там.

–Ты говоришь ерунду! Как встреча Федюни Кочедыжника и Бернара Клервосского может сорвать планы Никотеи?

–Пока не знаю. Но может.

–Ты не в силах привести ни одного внятного довода!

–Зато есть куча невнятных. – Лис сделал многозначительную паузу. –Как ни напрягай межушное пространство, не объяснишь. Но век статуи Свободы не видать – идти надо.

–Отдохнуть вам надо, – возмутился Баренс. –Вы всю Систему, всю здешнюю цивилизацию под удар ставите. Это что, непонятно?

–Понятно. Непонятно другое. Мы ее ставим под удар, если идем или если остаемся?

–Вы – опытные оперативники, у вас отменное чутье, но то, о чем вы говорите, –нонсенс! Вся ответственность за результат «похода» ляжет на вас, – отрезал раздосадованный Джордж Баренс, отключая связь.

–А было по-другому?

– Когда вы желаете ехать? – огорченно спросила императрица, и в тоне ее слышалось плохо скрытое недовольство.

– Как можно скорее.

– Тогда не смею вас задерживать. – Никотея вежливо улыбнулась, давая понять, что аудиенция окончена. – Гринрой, – позвала она, когда Вальтарэ Камдель отъехал на достаточное расстояние, – мы недооценили господина рыцаря. Он лжет и что-то скрывает. Проследи, куда направятся он и его люди. И помни: никто из них не должен достичьБернара Клервосского. Ах да, – императрица остановила собравшегося было уходить рыцаря Надкушенного Яблока, – возьми этот золотой и передай тому, кто готовил нынешнюю трапезу. Она была отменна.

Ворота замка Монтурлен отворились медленно, точно этот процесс каким-то образом причинял боль цитадели. Командир гарнизона вышел первым, за ним оруженосец, держа белый флаг на древке пики без наконечника. Двое рыцарей: один – с лилиями короля Франции, другой – облаченный в цвета Анжу, стали на пути коменданта, держа упряжное ярмо. Пройдя под ним, комендант расстегнул широкий рыцарский пояс и бросил его на обочину дороги вместе с мечом. Отныне его некогда гордое имя не упоминалось больше в числе рыцарей. Единственное, что оставалось, – это жизнь, подаренная милостью французского монарха.

За комендантом и его оруженосцем последовали другие защитники Монтурлена. Скорбь и отчаяние были в их лицах, но ни капли сострадания не видели они в глазах победителей.

– Воистину, мой дорогой Сугерий, Господь – наилучший полководец. Простого капитана гвардии Его Святейшества он умудрил в военном деле куда более, чем всех моих военачальников. Уж не знаю, хорош ли он в честном рыцарском бою, но, как видишь, его хитрый план оказался верным.

– Господь ясно дает понять, на чьей он стороне, – отозвался аббат Сугерий.

– Это, конечно, так. Но, признаться, до сего дня я все никак не мог поверить, что каверза, предложенная ди Гуеско, сработает. – Людовик Толстый оглушительно расхохотался, и те, кто бросал оружие к его ногам, невольно вздрогнули, предчувствуя недоброе.

План Анджело Майорано действительно оказался весьма неплох. К тому моменту, когда отряд французов подошел к Монтурлену, вся округа только и говорила, что о войске герцога Аквитании, спешащем сюда же для соединения с армией короля Франции. Толпы крестьян, срываясь с насиженных мест, бросились под защиту крепостных стен, надеясь отсидеться в каменной цитадели. Но у самых ворот ждал неприятный сюрприз – летучие отряды французов останавливали беженцев, отбирали скот, зерно и остальные припасы и отпускали. До смерти испуганные землепашцы спешили в городские стены, увеличивая и без того немалое число едоков и паникеров. Когда Монтурлен наконец был взятв полную осаду, в нем оказался переизбыток и тех, и других.

Слухи о подходе аквитанцев быстро докатились и до коннетабля де Вальмона, который легко выяснил, что Людовик Толстый с основными силами стоит на месте без движения и явно ожидает, когда герцог Аквитании обрушится на фланг общего врага. Де Вальмон отправил нескольких гонцов к графу Тибо Шампанскому, прося его отвлечь на себя короля, и вскоре получил сообщение, что граф незамедлительно придет на помощь.

Сообщение не было подлогом, но пообещать это Тибо Шампанскому оказалось легче, чем сделать. Неожиданная, точно эпидемия чумы, напасть охватила графство от северных границ до южных. По всей его земле горели замки, деревни, обрушивались мосты, полыхали виноградники – все указывало на целенаправленные действия бандитских шаек, стремительно нападавших и еще более стремительно уносивших ноги при первой же опасности. Шампанские бароны со своими отрядами разъехались по замкам, надеясь защитить свои угодья, а если повезет, то поймать и вздернуть разбойников. И в том, и в другом успех их был невелик. Как ни силился Тибо Шампанский собрать вассалов под знамена, атаковать Людовика Толстого ему попросту было не с кем.

Успокоенный обещанием союзника, коннетабль де Вальмон ринулся на помощь Монтурлену, полагая успеть до прихода аквитанцев и не дать врагам соединиться. Именно этого и ожидал Людовик Толстый. Его удар по растянувшимся на узких проселочных дорогах рыцарским колоннам, обозам и уныло шагающим пешим отрядам был сокрушителен, как удар молота. Никогда прежде Франция не видела такой неправильной войны.

Остатки нормандцев во главе с де Вальмоном бежали к морю, оставив Монтурлен без подмоги. К чести коменданта, он стойко выдерживал осаду и даже сделал попытку вырваться из кольца. Быть может, ему бы и повезло: запертые в крепости силы едва ли не вдвое превосходили осаждавших французов. Но судьбе было угодно распорядиться по-другому.

В то утро, когда нормандцы, открыв ворота, атаковали позиции французов, со смотровой башни донжона раздался крик: «Они идут!» Скоро с крепостных стен уже было видно,как в клубах пыли к Монтурлену движется рыцарская кавалерия и, увы, совсем не с той стороны, откуда ожидался подход коннетабля де Вальмона. Крик «Аквитания!» повис над полем боя.

Как выяснилось чуть позже, это была не Аквитания, а рыцари Анжу. Людовик в достаточно красочных выражениях описал герцогу Анжуйскому, какую травлю виконт де Вальмон и его сыновья устроили юному Фульку, и триста рыцарей Анжу – втрое больше, чем тот должен был выставить согласно вассальной присяге, – спешили на соединение с французами к стенам Монтурлена. Теперь для защитников цитадели все было кончено – шансов вырваться из западни не оставалось, да и вырываться, по сути, было некуда. Потому, едва узнав о приближении Людовика Толстого, комендант выслал ему навстречу парламентера, предлагая сдать крепость.

Почетную капитуляцию и выход с оружием король отверг, предоставляя осажденным лишь милость победителя. Милость, но отнюдь не милосердие. И теперь они проходили, склонив голову, под ярмом и бросали свое оружие к ногам торжествующего монарха.

– Правильно говорили древние: «Так проходит слава земная», – ликуя, заметил Людовик Толстый. – Все они могли верно служить мне, но восстали. Восстали против Бога, вручившего мне корону! И теперь слава и честь их повергнуты в прах.

– Все в руке Господней, – напомнил Сугерий. – Без корон и доспехов приходим мы в этот мир и уходим из него, оставив живым всю тщетность земного бытия. Милосердие приличествует христианнейшему королю.

– Оставь, Сугерий. Тем более что, как мы помним, христианнейший король поныне находится под интердиктом.

– Я послал в Рим надежного человека, и, надеюсь, он скоро будет уже там. Уверен, Его Святейшество не допустит столь вопиющего попрания справедливости и божеских законов.

– Я тоже на это надеюсь. Однако до той поры, пока твой человек достигнет Рима, получит аудиенцию, убедит Папу снять интердикт и вернется в Париж, я намерен без всяческого христианского милосердия отрубить голову шампанскому изменнику, а дальше, если пожелаешь, со всей кротостью передать в твои руки предтечу антихристова – Бернара из Клерво.

– Эти речи полны злобы и гордыни, – скорбно ответил аббат Сугерий. – Тебе надлежит каяться. Но в одном ты прав – нынче самое время ударить по Тибо Шампанскому. Когда мы направлялись сюда, в лагерь прибыл гонец из Аквитании…

– Ну же, ну же. – Король расплылся в насмешливой улыбке.

– Герцог сообщает, что наконец собрал войско и выступил на помощь вашему величеству.

– Хитрец. Он думает, я поверю… – Король махнул рукой. – Ну да ладно. Конечно же, он ждал до последнего, наблюдая, чья возьмет. Теперь, когда он убедился, что удача намоей стороне, то, конечно, поспешил присоединиться к победителю. Хорошо… Если ему так угодно, пусть со своими людьми первый вступит в Шампань.

– Ваше величество! – крикнул один из королевских драбантов,[75]удерживая чуть в стороне кучку бедно одетых крестьян. – Здесь какие-то рыбаки с побережья доставили вам дары: свежих угрей, треску, камбалу…

– Позже. Рыбаки? Позже, – отмахнулся король.

– Я так и сказал, но тут один требует встречи с вами.

– Это что-то новенькое – рыбак требует встречи с королем. А ну, веди его сюда.

Послушный воле хозяина, драбант бесцеремонно ухватил за плечо какого-то бородача и потащил его за собой. Когда до Людовика осталось несколько шагов, рыбарь вдруг ловко вывернулся из захвата и стремительно бросился к восседавшему на коне государю.

– Стой! – Телохранитель обнажил меч, но в тот же миг рыболов сдернул широкополую войлочную шляпу, а вместе с ней – седоватые лохмы.

– Мой государь! Это же я!

– Фульк?! – воскликнул Людовик. – Сугерий, погляди, это же Фульк Анжуйский! Ах, шельмец!

– Прошу простить меня, мой король! – вслед за париком срывая накладную бороду и усы, заговорил граф Анжу. – Я явился к вам так быстро, как только смог. Но поскольку мой путь лежал через земли, – Фульк замялся, – врага… Я был вынужден одолжить вот эти украшения в английском бродячем театре.

– Ай да ловкач, – рассмеялся король.

– У меня плохие новости! Королева Матильда намерена оказать военную помощь мятежникам-нормандцам! Ее войска либо уже высадились во Франции, либо высадятся со дня на день!

– Проклятие! – Брови короля сдвинулись. – Как не ко времени! Теперь де Вальмон опять воспрянет. Мало загнать лису в нору, надо ее оттуда выкурить, а затем содрать шкуру. Что думаешь об этом, Сугерий? – обернулся он к аббату.

– Признаться честно, я еще не размышлял о том… Сейчас меня заботит иное.

– Что еще может тебя заботить? – возмутился Людовик.

Сугерий молча указал на дальний холм. С него, торопя коней, спускались несколько всадников, над которыми вился по ветру длинный вымпел Парижа.

– Это гонцы. Что-то произошло.

– Произошло… мне испортили победу! – хмуро буркнул король.

Считанные минуты спустя парижане, едва держась на ногах, предстали пред монаршим взором.

– Ваше величество, – хриплым голосом заговорил старший, – к столице движется войско.

– Чье?

– Императора.

– Какого императора?

– Священной Римской Империи.

– Но у них еще нет императора!

– Уже есть.

Людовик по-детски беспомощно взглянул на советника:

– Сугерий, если это Лотарь Саксонский, то мы здорово влипли.

Глава 28

Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос.Ларошфуко

Странники в грубых серых плащах с капюшонами брели по разбитой колесами и копытами дороге, опираясь на толстые, увесистые палки, годившиеся, чтобы отгонять бродячих собак и противостоять мелкому разбойному люду. Для обороны от невидимых полчищ бесов капюшоны их были расшиты оловянными и свинцовыми образками и заморскими раковинами-гребешками – недвусмысленным знаком паломника. Судя по изможденному виду путников, шли они уже далеко не первый день, чаще всего отдыхая под открытым небом, изредка – на сеновалах. Казалось, они бредут куда глаза глядят, но это только казалось, и все же дорога порою озадачивала их сюрпризами.

– Развилка, – произнес один из них, указывая посохом на массивный, вырезанный из песчаника крест.

Распятие было незамысловатым, но стояло прямо, и в нише – самом сердце креста – тлел огарок свечи.

– Мой принц! Он говорит, что здесь развилка, – перевел слова товарища второй пилигрим.

– Сам вижу, – отмахнулся тот. – Куда дальше идти?

Вопрос принца в нищенском одеянии был немедленно переадресован обратно.

– Я в этих местах прежде не бывал, – сознался проводник. – Надо дождаться, когда пройдет кто-нибудь или проедет.

– Долго здесь можно ждать? – выслушав ответ, нетерпеливо спросил иноземец.

Он критически осмотрел дорогу, будто та могла сознаться – ведет ли она к Лангру, где после взятия французами Клерво скрывался преподобный Бернар, или же в какое иное место.

– Это ж кто скажет? – Его спутник развел руками. – Времена сейчас такие, что без особой нужды мало кто ездит. Чу, – он напряженно прислушался, – кажется, всадники.Вам бы скрыться от греха подальше. Не ровен час начнут вопросы задавать, а оно ж… сами понимаете.

Принц-пилигрим бросил взгляд по сторонам. Одна дорога забирала довольно круто вверх – на покрытый лесом высокий холм. Меж деревьев здесь виднелись желтоватые угрюмые валуны – родные братья стоявшего на развилке креста. Вторая дорога шла в объезд холма, но, судя по всему, не соединялась с первой, а тянулась вдоль кромки леса –к угадывающейся по еле слышному рокоту воды переправе.

– Там будет надежнее, – скомандовал он спутникам, тыкая посохом в сторону каменной россыпи. – Смотрите не оплошайте!

Принц и несколько его соратников спрятались меж камней, трое пилигримов остались стоять на распутье. Всадники показались спустя пять минут. Впереди мчал рыцарь навороном мохноногом коне, стоившем целое состояние. На белом плаще рыцаря красовался нашитый алый крест.

– То, что надо, – бросил один путник другому, – такие плащи у личной гвардии Бернара.

– Милостыню, милостыню! – завопил другой. – Подайте хлебушка бедным пилигримам! Подайте монетку!

– Лис, – обернулся рыцарь к спутнику, – дай им какую-нибудь мелочь.

– Может, их еще усыновить? – возмутился тот. – В благословенной Франции таких землетопов скоро будет половина населения – на всех мелочи не напасешься.

– Да ладно тебе. – Рыцарь остановил коня. – Куда путь держите?

– В Сантьяго-ди-Кампостелло, – поспешил с ответом проводник. – Да вот, кажется, сбились…

– По-над лесом ступайте, – раздавая по медному денье, посоветовал Лис. – Если снова не собьетесь, где-то через недельку добредете до Нарбонна – там вам дальше объяснят.

– Спасибо, добрый человек, – закивали пилигримы.

– Но, пошел! – Вальтарэ Камдель хлестнул ладонью по крупу вороного жеребца, и тот рванул с места.

Вслед за ним устремились Лис и весь отряд, окружавший добротный, хотя и не роскошный дорожный возок.

– Вы видели? Видели? – выскочил из-за камня Гарри.

Спрятавшиеся меж валунов иностранцы скатились с холма.

– Видели? – кричал Гарри. – Это же они! Не будь я Гарри ап Эдинвейн, если в возке у них не Федюня! Они везут его к Бернару! К этой дьяволовой отрыжке!

– Тс-с-с, еще отряд, – перебил его проводник. – Прячьтесь!

Острый слух не обманул пилигрима.

– Милостыню! – вновь завопил он, увидев полсотни воинов, приближающихся к ним.

– Держи. – Командир отряда бросил нищим монету, и один из них, поймав вожделенный кругляш, с удивлением стал разглядывать незнакомый герб. – Здесь недавно проскакали всадники. Куда они поехали?

– Туда, – проводник указал на холм.

– Отлично! Мы их догоняем! – крикнул командир, делая знак продолжать движение.

– А это еще кто? – удивленно воззрившись вслед неизвестным воинам, спросил Гарри, когда те скрылись из виду.

– Не знаю, – ответил проводник, – но монеты не наши.

Валлиец схватил деньги:

– Да, это имперские. Я такие уже видел. Эх! Коней бы раздобыть, – продолжил он. – Без коней нам этих стервецов не догнать.

Пилигримы поднялись на вершину холма, когда за их спинами снова послышался топот.

– Да что ж это такое? – возмутился Гарри.

– Опять всадники, – прислушавшись, сказал проводник. – Еще больше, чем прежде!

– Куда же их всех несет-то?

Пилигрим молча развел руками.

– Спаситель человецей, посланник Божий, дай нам силы защитить тебя! Пошли нам управу против воинства бесовского. Прячемся, – без перехода скомандовал принц, – они уже близко!

– Милостыню, милостыню, – в третий раз прозвучало над дорогой.

– Получите! Здесь проезжали два отряда совсем недавно?..* * *

Никогда прежде замок Консьержери не принимал столь высоких гостей. Король Франции нередко останавливался здесь, когда судьба заносила его в собственную столицу, но теперь кроме него замок с почетом принимал императора Священной Римской Империи Конрада с супругой, короля Богемии, герцога Саксонии и других властителей со всех концов Европы.

Когда делегация, прибывшая вслед за парижскими гонцами, сообщила Людовику Толстому о желании его августейшего собрата начать переговоры, у него в первый миг отлегло от сердца. Если противник хочет говорить, значит, он опасается драться. Конечно, момент для переговоров королю представлялся весьма неудачным: с одной стороны, того и гляди, мог нагрянуть коннетабль де Вальмон с англичанами, с другой – пришедший в себя граф Тибо с бесноватым святошей. Но выбора не оставалось. Армия, приведенная императором, превосходила числом и королевскую, и уж подавно нормандцев с шампанцами. Игнорировать такую силу не представлялось возможным.

Встреча была назначена в Консьержери.

Людовик Толстый целыми днями вел беседы с аббатом Сугерием, стараясь обезопасить себя от любых возможных неожиданностей, но первая же из них едва не поставила короля в тупик: среди прочих кресел-тронов, предназначавшихся участникам переговоров, император Конрад потребовал установить трон для его супруги. Людовик Толстый удивленно посмотрел на гостя – женщине присутствовать на переговорах?! Причем не на скамеечке, немой слушательницей за спинами мужчин-переговорщиков, а среди них, как равная с равными? Это было неслыханно.

– Нет, нет и нет! – объявил Людовик и отправился к герцогу Аквитании – поведать союзнику о столь вопиющем условии молодого императора.

Первое, что услышал король на подходе к покоям герцога, был звонкий перестук тимбра.[76]

«Неужели он танцует? В такой час? – возмутился государь. Ему хотелось придумать иное объяснение, но раздававшиеся из-за дверей звуки виолы и радостный смех не оставляли сомнений, что сын менестреля ни в чем не отстает от своего прославленного и, на счастье, покойного отца. – Непостижимо! Судьба французских земель висит на волоске, а он пляшет!»

– Нет, не так! – донесся из залы голос Гийома Аквитанского, убивший последнюю надежду короля, что неуместное веселье не связано с особой союзника. – Руку держи выше. Ногу на землю ставь четче, причем не пятку, а носок!

– А после этого поклон или поворот? – послышался вопрос, и обомлевший от неожиданности король, отпихнув салютующую охрану, распахнул дверь.

Представшая взору картина окончательно лишила его дара речи: посреди залы в окружении нескольких музыкантов герцог Аквитанский учил какому-то страстному танцу грациозную Никотею Комнину. Яркие темные глаза Гийома пылали, обворожительное, почти детское лицо императрицы раскраснелось от быстрого движения, а ошеломленный король так и стоял на пороге, пытаясь осознать увиденное. «Похоже, надеяться на поддержку Аквитании в переговорах с Империей было бы крайне неосмотрительно», – подумал он.

– Ваше величество, – Никотея вдруг разом изменилась, точно по волшебству превращаясь из легконогой девчонки в высокородную царственную особу, – я счастлива видеть вас. Прошу извинить, друг мой. – Она повернулась к Гийому Аквитанскому. – Я всегда мечтала попросить совета у государя столь опытного в делах правления и столь умудренного жизнью, каким является король Людовик. Если вашему величеству только будет угодно, – нежно проворковала Никотея.

– Угодно, – буркнул монарх, вдруг ощутив непонятный укол в области сердца.

«Порой небо посылает ангелов на землю, и те принимают человеческий облик. В Библии много раз упоминаются такие случаи, – вспомнил король. – Быть может, она и не ангел, но обликом – воистину небесное создание. И уж его-то Господь точно дарует избранным дщерям своим, чтобы напомнить о своем всемогуществе. В сущности, что изменится от того, что юная племянница властителя ромеев будет присутствовать меж нас на переговорах? В их землях так принято, и женщины порой даже самолично восседали там на троне. А и то сказать – на такое милое личико глядеть куда приятнее, чем на рыжую физиономию ее мужа».

– О чем же хотела спросить прелестная гостья? – стараясь не уступать южанам в куртуазности, осведомился Людовик.

– Людовик, друг мой… Позвольте со всем почтением именовать вас другом?

Польщенный монарх кивнул.

– Руке Господней было угодно вознести меня на престол, выше которого нет среди земных правителей. Конечно, мой любезный супруг – могущественный император – единовластно управляет всем и вся. Но я как верная жена обязана помочь ему любовью и добрым советом.

– Да, это так, – согласился король.

– Именно поэтому я давно мечтала о беседе с вами.

– Отчего именно со мной? Неужели в Империи не нашлось людей мудрых и сведущих?

– У нас говорят: «Мудрости не бывает много», – улыбнулась Никотея. – Мне представляется, что положение, в котором ныне пребывает Европа, а вкупе с ней и ромейские земли, очень напоминает французское. Как по капле можно узнать вкус моря, так, разобравшись с болями и нуждами вашего королевства, можно найти спасение от бед всех прочих европейских стран.

– И в чем вы, мадам, видите главную боль Франции?

– В том, что ее нет. Нет Франции, – пояснила она свою мысль. – Есть Шампань, Нормандия, другие земли, в которых должно бы почитать короля, но помнят об этом далеко невсе и – точно – не всегда. Разве не так?

Король поджал губы и вынужденно согласился.

– Я много думала об этом, мой друг. Вначале мне казалось, что основная беда ваша – эта язва христианского мира, кликуша и пустосвят, Бернар из Клерво. Но, по сути, будь Шампань и Нормандия частями единой Франции, разве дошло бы дело до открытой войны?

– Конечно, нет.

– И тогда я спросила себя: почему же такой мудрый и храбрый король, как Людовик, не объединит железной рукой франкские земли некогда могучей империи Карла Великого?

– Всю свою жизнь, уж, во всяком случае, с того дня, как стал королем Франции, я занят именно этим.

– О да, я понимаю! Мятежных баронов и графов, не желающих признавать верховную власть, так много, а сил, – она вздохнула, – их всегда не хватает. И я снова подумала: а что сделал бы Карл Великий, окажись в подобных обстоятельствах?

– И каков ответ? – заинтересованно спросил Людовик.

– Я подумала и тут же посмеялась над своей глупостью, друг мой. Ведь он же и оказался в такой ситуации и сотворил Империю. Можно ли найти решение более мудрое?! Надо признать, – Никотея печально взглянула на собеседника, – таких великих людей, каким был император Карл, земля рождает нечасто. И даже ему не удалось величайшее из задуманных деяний – объединить Восточную и Западную империи, как это было прежде. Но именно сие – наше священное знамя, на котором начертано рукой Предвечного: «Сим победишь!» Еще будучи герцогиней, – Никотея взяла короля под руку и пошла с ним по дворцовой галерее, – я размышляла, кто же из ныне живущих монархов мог бы стать новым Карлом Великим? Должна признаться, хоть это и не делает мне чести как преданной супруге, что не видела короля, более мудрого и достойного, нежели вы.

– Я? – удивленно переспросил Людовик Толстый, невольно ощущая, что отчаянно глупеет.

– Вам столько довелось пережить за эти годы, так многого достичь.