Чтение 11–й страницы книги ~Третья террористическая~

Потому что здесь, в Польше, никто не предполагал оставаться. Все воспринимали ее как трамплин в Европу, где гораздо лучше, чем здесь.

Постоянно собираясь кучками, беженцы, перешептываясь, делились друг с другом сказочными историями о том, как замечательно смогли устроиться те, кто был здесь до них. О том, кто не устроился или устроился плохо, предпочитали не вспоминать. Все хотели верить в благополучное завтра.

— Амира помнишь?.. Он теперь в Голландии у фермера работает! Пишет, что уже свой дом купил!..

Хотя ничего Амир не купил, а взял полуразвалившийся дом под банковский кредит, который сможет отдать не раньше, чем через двадцать пять лет, трудясь по двенадцать часов в сутки. И что интересно, в Чечне Амир дня на земле не работал, считая это занятие позорным для настоящего мужчины, а здесь ничего, здесь за милую душу скот пасет,и никто его за это не осуждает.

— А Сурен?.. Он сейчас во Францию перебрался, говорит, что там гораздо лучше, чем в Бельгии…

Хотя все про успехи этого самого Сурена уже раз сто слышали. Но слушали снова с не меньшей, чем раньше, охотой. И тут же рассказывали свою историю про Амира.

«Гражданство», «вид на жительство», «пособие»… были самыми часто употребляемыми в лагере словами. Словами надежды. А вот слова о войне почти не звучали. Все жили будущим…

Но проходили дни и недели, и оживленные разговоры начинали стихать. Потому что обо всем, о чем можно было, они переговорили и уже успели надоесть друг другу. И устать друг от друга. Лагерь, даже самый нережимный, даже там, где кормят по три раза в день и дают деньги на карманные расходы, все равно остается лагерем. Не домом.

Но большинству беженцев выбирать не приходилось, там, сзади, у них ничего не было, их дома горели или были взорваны федералами, их родственники погибли или пропали без вести. Прошлого у них не было, было только будущее. У них была абсолютная, хуже которой быть не может, точка отсчета. Максимум что они могли сделать, это сменить этот лагерь на другой — на лагерь беженцев в Ингушетии, где придется жить в продуваемых насквозь брезентовых палатках, выклянчивая лишнюю буханку хлеба, дрова и гуманитарную помощь. Так что уж лучше здесь, чем там…

У Умара ситуация была иной. Он прибыл в Польшу не из воюющей, полуразрушенной Чечни, а фактически из мирной Москвы. Стесненная квадратными метрами родительской «хрущобы», жена подалась с ним, рассчитывая скоро оказаться в благополучной, которую только по телевизору видела, Европе. Но скоро не получалось. И Татьяна начала ворчать.

— Зря мы уехали… — все чаше и чаще вздыхала она. — Чего дома не жилось?

Отсюда, из-за четырех по периметру лагеря стен, жизнь в Москве уже не казалась трудной. Там были родители, подруги, работа, престижная, в которую они с большим трудомпристроили своего сына, школа. Была — Москва… Здесь — деревенская польская глушь, чечевичный суп и перспектива зависнуть в лагерях на годы.

— Может, вернемся, а?

Женщина не понимала, что если ему вернуться, то придется воевать. И, не исключено, погибнуть в войне, которую он, в отличие от большинства соплеменников, считал бессмысленной и вредной. А в Москве навсегда спрятаться не удастся. Это русским можно жить самим по себе, забыв своих родителей и оборвав все родственные связи. Их слишком много, они это могут себе позволить. Чеченец — нет! Чеченец сам по себе жить не может. Не должен.

Нельзя ему возвращаться…

— Потерпи еще немного, — уговаривал он Татьяну. — Не век же нас здесь будут держать. Я уверен, что скоро нас отправят дальше…

Умар не был ни в чем уверен, но сильно надеялся, что их вопрос будет решен в самое ближайшее время и в его жизни наступит хоть какая-то ясность. Может быть, уже завтраили на следующей неделе…

Его вопрос решился… Как он и надеялся — на следующей неделе. Но совсем не так, как он надеялся!..

Увы, судьба не шахматная партия, которую можно повернуть хоть так, хоть эдак, которую можно попытаться отыграть, почти уже совершенно сдав, или хотя бы свести к ничьей. Судьба — рулетка, где события зависят не от тебя, а от бестолково мечущегося по цифрам шарика. Где он остановится, так и будет. Кому-то выпадет зеро, и он сорвет банк. А кто-то…

Кто-то проиграет все, что у него осталось.

Умар Асламбеков не выиграл, он проиграл… Хотя до самого последнего мгновенья думал, что выигрывает…

Глава 24

Известия бывают хорошие. Бывают плохие. И бывают так себе.

И еще, хотя и редко, бывают известия, которые хорошие, но и плохие тоже. Одновременно. Это известие было как раз таким — было хорошим, но с ложкой дегтя. Для вынесения окончательного суждения и принятия оргвыводов нужно было разобраться в пропорциях меда и дегтя.

В известном всей стране доме на площади, где раньше нес бессменную вахту Железный Феликс, а теперь разбита клумба, шли очередные разборки. В просторном с видом на «Детский мир» кабинете, повинно опустив головы, стояли «чехи». Те самые, что купили переносные ракетно-зенитные комплексы, остались ими недовольны, зарезали подсунувших им туфту местных уголовников и запихнули в мешок старшего прапорщика Кузьмичева.

Что, допрыгались, голубчики… до Лубянки!

— Что, так и будем в молчанку играть? — сердито спросил генерал Самойлов, хотя еще не знал, насколько сердитым ему следует быть. — Достукались!

«Чехи» понуро молчали. И вообще сами себя не напоминали — когда людей кинжалами резали, героями смотрели, а теперь, глазки в пол уперши, овечек изображают…

— Ну что, язык проглотили? — заводя себя, повышал голос генерал. — Я вам что приказывал? Я приказывал отработать это дело по возможности тихо! Неужели нельзя было обойтись без трупов?

— Никак нет! — отрапортовал вставший по стойке смирно «чех», который был ближе всех к генералу. — Нельзя было! Трупы все равно были бы, но тогда уже наши.

«Их» трупы были бы еще хуже, чем чужие. Чужие трупы «списать» легче.

— Кто они такие?

— Местные братки…

«Чехи» передали генералу ксерокопии каких-то документов и фотографии.

— Самохвалов Иван Степанович, кличка «Фомка», — прочитал генерал. — Воровство, грабеж, разбой, четыре судимости… Колоритная личность.

«Чехи» поддакнули.

— Но это совершенно вас не обеляет! — рявкнул генерал.

«Чехи» покаянно вздохнули.

— Где те двое, что остались живы?

— Здесь.

«Здесь» обозначало, что во внутренней тюрьме Лубянки. Которая не резиновая и предназначена не для уголовников, а для совсем другой публики. Но на месте их тоже оставлять было нельзя.

— Они поняли, где находятся? — спросил генерал.

— Нет. Считают, что в Лефортово. Мы их не разубеждаем.

— Вот и не разубеждайте. Завтра переведите их на «дальнюю дачу» и держите там до конца операции. Потом, когда все закончится, отдадите милиции. Капитан Алиев!

— Я! — рявкнул главный «чех».

— Доложите обстоятельства дела!..

Обстоятельства были известные: вначале были переносные зенитно-ракетные комплексы, посредством которых был сбит гражданский самолет, и были использовавшие эти ПЗРК неизвестные злоумышленники, затем была боевая задача — найти место утечки комплексов и сверхжесткие, отпущенные начальством на расследование этого дела сроки. При таких условиях без трупов обойтись было мудрено.

Следственная бригада получила наводку на всех производителей и все склады, через которые проходили «Иглы», и, разбившись на мелкие группы, разъехалась по стране. На местах они выходили на оружейных посредников, делая им заманчивые заказы.

— Давай мы тебе лучше минометов подкинем? — предлагали посредники, пытаясь впарить товар, который у них был в наличии.

— Эй, слушай, зачем минометы, ракеты давай, которыми вертолеты сбивать. Мы хорошо заплатим! — отказывались от «горящих» минометов покупатели. — Если нет, так и скажи!..

«Нет» не говорил ни один из продавцов. Зенитные комплексы обещали все, но достать не мог никто.

Покупатели повышали ставки, торопя продавцов. Если те долго мудрили, на них жестко наезжали, требуя свести с посредниками.

На сленге следствия это называлось «ловлей клиента на живца». Живцом были доллары, которые, переписав номера каждой банкноты, выделило финансовое управление. А дальше все просто — «свои в доску пацаны» приезжали к таким же, как они, «братанам» за чужими зенитно-ракетными комплексами, щедро расплачиваясь за них не нашими деньгами.

Сработал вариант, который они считали тупиковым. Потому что думали, что наименее возможны хищения с воинских складов, армейского резерва вооружений, сосредоточившись на частях.

А вышло вон как…

Вышло, что местные братки притащили вполне исправные ПРЗК, которые покупателю не понравились.

— Зачем так делаешь? Зачем обманываешь? — возмутились покупатели, намекая, что им подсунули туфту.

Потому что их не интересовали ракетные комплексы, их интересовало, откуда они берутся.

Братки решили «мочкануть» предъявивших рекламацию «чехов», схватившись за перья. Случилась драка, в которой братки не имели ни одного шанса на успех, потому что импротивостояли профессионалы, которые каждый день по часу проводят в спортзале, отрабатывая приемы рукопашного боя.

Двое уголовников пали на поле брани, закончив свои дни среди городского мусора на заброшенной свалке. Двое их оставленных в живых приятелей с удовольствием согласились свести покупателей с продавцом «Игл». Продавцом оказался Работающий в в/ч 16265 Кузьмичев Валерий Павлович. Которого чуть побили и «вербанули», обязав сообщать о всех, которые на него выйдут, покупателях зенитных комплексов. Для надзора за ним оставили пару человек.

Это был успех, потому что номера тубусов ПЗРК, обнаруженных на месте, откуда был произведен ракетный залп по гражданскому лайнеру, совпали с номерами комплексов, которые хранились в в/ч 16265. Что подтвердила проведенная на спадах ревизия, которая в ящики, как и все ревизии до нее, чтобы не вспугнуть потенциальных клиентов, не заглядывала, проведя сверку по документам.

То есть здесь все в полном порядке. Не в порядке с трупами…

Конечно, трупы в их работе случались и раньше, и каждый тянул за собой служебное расследование и наказание в виде «строгачей», лишений премиальных и понижении в должностях и звании. Трупы в их почтенном заведении не любят, считая, что это признак грязной работы и служебного несоответствия…

Хотя тех трупов пока еще никто не нашел. И, по всей видимости, не найдет. Трупы надежно спрятаны под полутора метрами грунта и опрысканы отбивающим нюх собак и прочего зверья составом. Выжившие бандиты считают, что их повязали обэповцы, никак не ассоциируя их с наехавшими на них «чехами». С ментами они, когда попадут им в руки, откровенничать не станут, чтобы себе лишний срок не намотать. Но даже если расколются, упомянув о происшествии на свалке, проведенное милицией следствие замкнется на неустановленных лицах кавказской национальности, которые, прикончив потерпевших, скрылись в неизвестном направлении. То есть милиция получит очередной, который спихнет в архивы, «глухарь». О том, что этих уголовников прикончили не «чехи», а сотрудники «органов», никто, кроме них самих, не знает. А они откровенничать заинтересованы менее других. То есть проколоться здесь можно, только если погнать волну самим. А им эта волна нужна?.. Куда проще эти трупы «замотать», никак их не обнародуй. А предназначенную для прокурора версию операции переписать набело, чтобы всем дуть в одну дуду. Непосредственному начальству, конечно, придется доложить правду, но начальство на «тихие», которые не всплыли в прокуратуре и печати, трупы посмотрит сквозь пальцы. Тем более на трупы с четырьмя судимостями, по которым давно «вышка» плачет. Им главное, чтобы эти трупы не без пользы были. А польза есть! Польза — налицо, причем в отведенные следствию сроки.

Если кто-нибудь сольет информацию на сторону, можно будет представить все как превышение пределов самообороны, свалив все на исполнителей, которые возьмут вину насебя, получив условные сроки…

Генерал еще раз проиграл ситуацию и приказал:

— Напишите рапорта на мое имя. Два рапорта! В одном изложите все как было, во втором — как могло быть. В последнем можете не стесняться — побольше про агрессивность, численное превосходство и криминальное прошлое противника. Чтобы все как у Дюма-папы, чтобы за душу брало. Ясно?

— Так точно! — отчеканил капитан Алиев.

Вот и попал капитан Алиев со своими людьми! Сейчас они собственноручно накатают на самих себя доносы, один из которых пойдет по инстанциям, а второй заляжет в спецархив, чтобы всю оставшуюся жизнь висеть над ними дамокловым мечом. В том числе после выхода в отставку. И если они, к примеру, будучи «цивильными» гражданами, откажутся выполнить «небольшое поручение» бывших своих коллег или заложить кого, то им напомнят о хранящемся в заветном сейфе рапорте где подробно изложена суть дела, указаны координаты захоронений и прочие, небезынтересные прокурору, подробности. И можно в любой момент извлечь этот рапорт на свет божий и дать забытому делу ход, подведя их под статью.

Такая уж служба! И такие правила «внутреннего распорядка»!.. Сегодня твой сослуживец тебе друг, товарищ и брат, а завтра не известно, как все обернется. Люди имеют привычку с годами меняться, и, к сожалению, не всегда в лучшую сторону. Хотя бывает и наоборот, бывает, они день ото дня становятся лучше, делая карьеру, зарабатывая капиталы и пробираясь во власть. Но тогда тем более лучше иметь на них, в спецсейфе, «компромашку»!

А где тот страшный сейф находится и кто его, словно цепной пес, бережет, никто, в том числе генерал, не знает.

Ну что, написали?..

Замечательно!

Теперь их надо будет поощрить и сразу же наказать. Поощрить за «достигнутые успехи». Наказать — за трупы и превышение служебных полномочий. Чтобы не выработалась опасная привычка решать все производственные проблемы мордобоем и стрельбой от бедра. Потому что так проще и легче. Но опасней…

Генерал Самойлов собрал, прочитал и сложил рапорта в личный сейф. Откуда они должны были пойти гулять по инстанции, обрастая штемпелями с грифами: «Для служебного пользования», «Совершенно секретно», «Один экземпляр», «Ограниченный доступ».

После чего генерал сел писать свой рапорт. Вернее, два рапорта, оба на имя своего непосредственного начальника. Чтобы, когда он выйдет в отставку, он не отказывал своим бывшим коллегам в помощи, помня о бумагах, хранящихся в спецархиве в доме на площади с клумбой, налево от веселенького магазина с названием «Детский мир»…

Глава 25

Встреча проходила в теплой, дружественной обстановке — ночью, в кромешной темноте, в руинах взорванного клуба. Две фигуры, осторожно ступая по битому кирпичу, сошлись возле единственной уцелевшей стены, встали друг против друга на расстоянии полуметра.

— Здравствуй, Дауд, здравствуй, дорогой, — сказал Виктор Павлович. — Как живешь, как семья, надеюсь, все живы-здоровы?..

Честно говоря, здоровье семьи Дауда Виктора Павловича волновало мало. Равно как его самого. Он бы этого Дауда с большим удовольствием к стенке прислонил и из своего табельного «макара» ему башку продырявил. Но не мог, потому что Дауд был ценным агентом. А с сексотами лучше дружить, ну или хотя бы делать вид, что дружишь. За дружбу они делают больше, чем за деньги.

— Ну, что хорошего скажешь?

— Поговаривают, что Совдат получил «стингеры» и грозился, что теперь сможет русские «вертушки» жечь…

— Сколько «стингеров»?

— Четыре или пять, точно не знаю. Это ценно. Надо будет связаться с «летунами» предупредить, чтобы они изменили привычные маршруты полетов и вообще чтобы держали ухо востро.

— Что еще?

— Схрон оружия.

Дауд сунул в руку подполковнику сложенную вчетверо бумажку, где на плане местности крестом было помечено место захоронения оружия.

Это тоже хорошо, это кстати. Они давно «оружейки» не потрошили — начальство будет довольно…

Дауда подловили на торговле оружием. Взяли с поличным, с партией автоматов и гранат, прижали к стенке и, пригрозив солидным сроком, который придется отбывать в соседнем Дагестане, где на него очень многие зуб имеют, предложили сотрудничество. Конечно, в жизни все было не так просто и не так быстро, пришлось с этим Даудом с неделюповозиться, но в конечном итоге он сломался, подписав заявление и получив оперативный псевдоним «Ходок». Теперь «стучит» помаленьку на своих соплеменников, по крайней мере, на тех, кто чем-нибудь ему не угодили.

— Что еще?

— Люди меж собою говорят, что готовится какой-то взрыв, не здесь, в России или что-то вроде этого.

— Где конкретно?

— Где — никто не знает.

Странные какие-то слухи, слишком общие…

Обычно чеченцы говорят о более насущных делах — о ценах на хлеб и муку, зачистках… Если это готовящаяся против России акция, то почему о ней все знают? А если просто слух, то почему такой устойчивый? Может, кто из полевых командиров чего-нибудь задумал и трепанулся? Они любят похвастаться своими подвигами, в том числе будущими. Один — трепанулся, другие разнесли… Чечня маленькая, живут в ней плотно, так что любой чих разносится по всей округе.

Надо взять эту информацию на заметку…

— Все?..

Нет, еще не все… Но остальные сведения были менее значимыми, были про адреса, куда наведываются ночами связники боевиков, про контакты местного населения с федералами, ссоры и разборки, которые можно использовать в оперативных разработках…

— Спасибо, Дауд, — поблагодарил Виктор Павлович, толкая ему в ладонь несколько стодолларовых купюр.

Работа сексота должна хорошо оплачиваться, иначе он быстро потеряет к ней интерес. Но на этот раз денег, кажется, было мало. Дауд мялся в темноте, явно напрашиваясь на вопрос.

— Что, какие-то проблемы?

Дауд тяжко, рассчитывая на сочувствие и понимание, вздохнул.

— Совсем жить трудно стало! Менты три шкуры дерут, на блокпостах шмонают, товар, деньги забирают, как семьи кормить, а? Хочу товар привезти, а как привезти, не знаю. Боюсь, опять менты все себе заберут, разорят совсем. Поможешь, да?

— Ты мне про Совдата узнать обещал, про лежбище, где он хоронится, — тут же напомнил Виктор Павлович. — Не забыл?

— Конечно, нет! Конечно, узнаю! — горячо пообещал Дауд. — Только трудно, он в одном месте не сидит.

— Мне тоже нелегко твои вопросы решать… Много товара-то?

— Нет, совсем чуть-чуть, десять ящиков.

— Десять?.. — засомневался подполковник, набивая своим услугам цену. — Ну ладно, попробую… Попрошу своих ребят, чтобы они тебе помогли.

На чем официальная часть была завершена. Остались личные просьбы и пожелания.

— Ты про заложников узнал, о которых я прошлый раз просил?

— Да, узнал. Все узнал! Есть заложники, точно не знаю сколько, но есть. И девочка, кажется, тоже.

Значит, есть, значит, не врал Сулейман. Информации, которая прошла по двум независимым источникам, имеет смысл доверять.

— Ну ладно, спасибо тебе, дорогой, иди… Хрустя кирпичами, Дауд шагнул в темноту.

И пропал.

Подполковник выждал десять минут, вытащил и поднес к лицу рацию.

— «Закат»… «Закат», — повторил он два раза одно и то же, непонятное стороннему уху слово.

И в ту же секунду в пятидесяти метрах от разрушенного клуба на север и в ста на юг зашевелилась, вздулась пузырями земля, и из-под «мохнатых» маскировочных накидок вылезли бойцы боевого охранения, которые прикрывали встречу подполковника с секретным агентом и проверяли, не притащил ли он за собой «хвост»…

Со службой на сегодня было все.

Значит, можно позволить себе и подчиненным заняться «халтуркой»…

Что такое «халтура», российскому человеку объяснять не нужно. Халтуры у нас имели место всегда — жэковские сантехники во внерабочее время чинили текущие краны, которые не успели сделать в рабочее, автослесари техцентров загоняли вечерами на эстакады «левые» «Жигули», строители делали «шабашки», используя унесенные с объектов краску, плитку и доски, электронщики в свободное от основной работы время «шаманили» неработающие приемники и телевизоры… И все было нормально!

Когда в стране настали смутные времена, «халтурки» стала осваивать милиция и прочие силовики. Что они, хуже автослесарей, что ли? Им тоже лишние деньги не помешают!.. Силовики кранов чинить не умели и потому брались за охрану объектов и сопровождение грузов, используя выданный им на работе инструмент — пистолеты «ПМ» и автоматы «АКС». Против их «халтурок» даже сантехники пасовали, потому что могли противопоставить «пээмам» лишь газовые ключи, подмотку и прокладки.

Постепенно прейскурант услуг силовиков расширялся за счет выколачивания долгов, поиска сбежавших мужей, торговли вещдоками, замены «взятия под стражу» на «подписку о невыезде» пр. Конечно, все это они делали исключительно свободное от работы время. В рабочее — сажали в свободное — выпускали, разваливая расследуемые ими дела.

Не остался без работы и армейский спецназ. Крепкие, с пудовыми кулаками, не боящиеся драки ребята были незаменимы, если нужно было на кого-нибудь наехать или кому-нибудь в профилактических целях морду в кровь разбить. Армейскую «крышу» редко кто мог одолеть. Когда стенка на стенку сходились «крыши» бизнес-структур, одна из которых была ментовская, а другая армейская, то милиционеры, быстро оценив физические данные противной стороны, брали под козырек, выставляли ящик водки и убывали прочь. Еще бы — военные каждый день тренировались, сгоняя жирок в спортзалах и на полосах препятствий, а милиционеры быстро расплывались на казенных харчах, утрачивая спортивную форму.

Те, кто входил во вкус денег, случалось, начинали принимать заказы на отстрел конкурентов. Моральная сторона дела спецназовцев волновала мало, что-что, а смерти онине боялись — ни своей, ни тем более чужой. Смерть была их работой, как дворника — метлой махать. Кому нужен диверсант, который не способен противнику — живому, между прочим, человеку — кишки ножом выпустить или шею на сторону свернуть?

Уголовники, конечно, тоже животы вспарывать не брезгуют, но они не умеют это делать профессионально. И уж тем более не умеют управляться со снайперскими винтовками, пластидом, ручными гранатометами и огнеметами и прочим «убойным» инструментарием. А спецназ умеет. И следы заметать умеет. Отчего его так обихаживают заказчики чужих смертей.

И команду Виктора Павловича обихаживали. Только без толку, они подобными делами не промышляли. И вовсе даже не из этических соображений — отчего бы не прикончить кого-нибудь из нефтяных королей, да с удовольствием! — просто таких физических возможностей не было — они, как бездомные псы из блох, из «горячих точек» не вылезали. Лицо кому-нибудь начистить, это одно, с этим можно в пять минут управиться, а человека убрать и двух недель маловато будет. Надо приехать, осмотреться, отследить маршруты «объекта», изучить его привычки, систему охраны, прикинуть, как оттуда половчей смыться, и лишь потом со снайперской винтовкой на крышу соседнего здания карабкаться. Это только дурак думает, что выстрел и есть покушение. На самом деле выстрел одна тысячная часть работы, причем далеко не самая важная.

Не стоит такая овчинка столь тщательной выделки. Это же надо найти причину, чтобы откомандировать людей в Россию, да такую, чтобы никто их не хватился, провести через рогатки блокпостов и милицейских кордонов, причем не пустыми, а с оружием… А главное, лишиться нескольких полноценных бойцов, когда и так людей хронически не хватает. И кто за них, интересно знать, лямку тянуть будет? В наряды ходить и на боевые задания? Под пули? Кто согласится их смерть на свою разменять?

Нет таких!

Так что приходится от «убойных» халтур отказаться. Но не от халтур вообще! Это раньше можно было прожить на оклад, премии и пайковые, да еще летом, в отпуск, с семьями в Сочи сгонять. Теперь — хрен, причем без Сочи и масла. Так что приходится крутиться. Как все крутятся. Приходится «толкать» на сторону сухпай и боеприпасы продавать оружие и даже выгребать из карманов убитых боевиков доллары, деля их по-братски между собой. И такое тоже бывало. И пусть стыдно за это будет не бойцам, а их высоким начальникам!

И еще можно вытаскивать из чеченских зинданов заложников. Как теперь…

— Ну что, мужики, не пора нам напроситься к ним в гости? — спросил подполковник. Потому что в этом случае не мог приказывать, мог только спрашивать. По-приятельски.

— Ну а чего, можно и в гости…

— Когда?

— Да хоть завтра!

Ну, завтра — так завтра. И то верно — чего кота за хвост тянуть!.. Не могут они долго тянуть! Что будет завтра, они еще могут сказать, а вот за послезавтра ручаться уже нельзя. Спецназ не своей волей живет, а приказами. Сегодня ты здесь, а через день, снявшись по тревоге, у черта на рогах. И тогда пропали денежки…

Так что лучше не откладывать на послезавтра то, что можно сделать завтра.

Значит — завтра?..

Завтра!..

Глава 26

Любовь зла, полюбишь и… И кого только не полюбишь. Светку угораздило полюбить чеченца. Ну так получилось… Получилось, что никого другого на этот момент у нее не было, а большой и чистой любви хотелось.

В восемнадцать лет без любви никак невозможно. Ущербным себя чувствуешь в восемнадцать лет, если никого у тебя нет. Самое страшное, что у всех подруг есть, все, загадочно глазки под подведенные веки закатывая, про вздохи и обжимания рассказывают, а тебе им ответить нечего. Никто к тебе целоваться не лез и даже не лапал. Как будтоты никому сроду не нужна!

Что очень обидно…

Последняя любовь у Светки случилась в одиннадцатом классе. Предметом обожания был, как и у всех, одноклассник. В школе все обожают одноклассников, так как имеют возможность видеться с ними каждый день. Выбирать кавалеров в других классах не принято, так как слишком хлопотно наблюдать за предметом чувств, который сидит за второй справа партой в соседнем классе. Не будешь же в стенке дырку сверлить. Тогда уж надо в тот класс переходить, чего не поймут родители. Да и жаль уходить, потому что все друзья здесь. Вот и приходится девочкам «А» класса любить мальчиков «А» класса, а мальчикам любить их, выбирая привязанности по буквенному индексу. Вот она и выбрала…

Тот мальчик был круглым отличником и поэтому водился только с отличницами. Она была ударницей и, значит, была не его поля ягода. Отчего она сильно расстраивалась и плакала по ночам в подушку. Правда, ее любили два других мальчика которые были троечниками, с одним из которых она даже два раза целовалась. Но все это было не то… В пятнадцать лет никто не любит тех, кто достижим, с кем хоть сейчас в койку, любят тех, кто прекрасен ликом и недостижим, как икона. Если не находится таких в ближнем окружении, то любят артистов и звезд эстрады.

Света целыми уроками поглядывала на предмет обожания, гордо отворачиваясь, если он, перехватив ее взгляд, оборачивался к ней. Их виртуальный роман тянулся полгода и кончился выдачей аттестата. После чего смотреть стало не на кого. Любимый поступил в престижный вуз, и никаких поводов с ним встречаться не осталось. Да и как-то не до него стало. Потому что вначале Света как проклятая готовилась к вступительным экзаменам, а потом поступила, правда, в другой, гораздо менее престижный, вуз. Самое противное, что в их, с педагогическим уклоном, институте учились почти одни только девочки. Четыре парня из их группы были настолько никакими, что на них никто не обращал внимания, как на пустое место. А тот, кто обращал, тщательно скрывал этот факт, чтобы не выказать свой плохой вкус. Да и зазорно в институте любить одногруппников, когда в коридорах мелькает столько симпатичных и уверенных в себе старшекурсников. Вуз — не школа, в вузе любовные претензии вырастают вплоть до юношей пятого курса и курсантов местных военных училищ.

Светка тоже покрутила романы со старшекурсниками и курсантами. Вернее, если честно, два романа — один с второкурсником истфака и один с курсантом-танкистом.

Второкурсник был ничего себе мальчиком, но был мямлей. Он держал ее за руку и рассказывал ей стихи, хотя хотелось уже не стихов и хотелось, чтобы он держался не только за руку. Как-то вяло и незаметно их дружба расстроилась и сошла на нет.

Курсант был более решителен, но курсант думал только об одном, о чем думают все курсанты — о том, как не опоздать из увольнительной. И поэтому всячески форсировал события. Обидно ему было на красивые слова время тратить, что Светке не нравилось. Она отчаянно отбивалась, вырывая свои руки из его лапищ, и прятала губы, в которые онноровил вцепиться своим ртом. Возможно, она бы ему даже уступила, если бы было где. Но у курсанта не было дома, кроме казармы, и не было денег, чтобы снять квартиру, а отдаваться на жесткой скамейке в парке под проливным дождем — приятного мало.

И тут на ее горизонте возник Алик. Вообще-то его звали не Алик, а как-то гораздо сложнее, но она его называла так. Алик выгодно отличался от бывших до него кавалеров — он был самостоятелен, у него была машина, деньги, и он умел ухаживать. Он дарил ей цветы и водил в рестораны. И еще у него была квартира. Что решило исход дела…

— Ты с ума сошла! — ахнула мать, когда случайно увидела ухажера дочери. — Ты представляешь, что будет, если о нем узнает отец?!