Чтение 16–й страницы книги ~Истребивший магию~

— Правда, белая! — сказала она горячо.

— Не бывает белой…

— Еще как бывает!

— …не бывает белой, — повторил он зло, — не бывает черной, серой или розовой!.. Вся магия — зло. И потому вся темная. И потому нужно изжить всю. Как эти бахвалились, что кормили всех встречных-поперечных! Как же, гостеприимство!..

Она возразила с сердитым непониманием:

— А что, не кормили?

— Да кормили, кормили…

— Так что плохого? В то время как другие стараются кусок прямо изо рта выхватить…

Он поморщился, во взгляде промелькнула некая беспомощность, Барвинок было прибодрилась, но Олег произнес тихо:

— Наверное, я сам виноват, заглядываю слишком далеко… Сейчас в самом деле надо бороться с теми, кто грабит просто и без затей… таких уйма.

Она сказала быстро:

— Вот я об этом и говорю!

Он кивнул.

— Да, верно. Но с этими понятно, так что справиться могут и другие. И кое-как справляются. А увидеть беду на горизонте… а то и за ним, это потруднее. Я могу видеть. И что, должен заниматься днем сегодняшним?

Она прокричала рассерженно:

— Я не понимаю! Где ты, чудовище, узрел нехорошесть в этих замечательных людях? Они с таким радушием угощали нас!

Он морщился, как от зубной боли, глаза потемнели, то и дело отводил взгляд.

— А что угощали, — проговорил он наконец, — не своим, это как они не понимают… так и ты не поняла.

— Как это не своим? Это их скатерть!

Он пояснил невесело:

— Одно дело угощать вот таким, что само возникает на скатерти, другое — подавать на стол каравай хлеба из того зерна, что вырастил своими руками. Но сперва надо распахать землю, засеять, дождаться молодых всходов, оберегать от зайцев и оленей, потом спасать поспевающее зерно от птиц, скосить, собрать в снопы, отвезти на ток, выбить зерно, ссыпать в закрома, смолоть, испечь из той муки наконец-то хлеб… Еще неизвестно, подали бы такой хлеб гостям или же захлопнули двери перед носом всяких бродяг, что шатаются по дорогам!

Она помолчала, потом сказала с прежним убеждением:

— Подали бы! Угостили бы!

— Тоже надеюсь, — пробормотал он, но в глаза ей не смотрел. — Хорошие люди всегда поделятся и последним. Но сейчас им придется затянуть пояса и… работать. Но станут ли? После такой жизни самим добывать хлеб покажется занятием трудным, унылым и тягостным… А значит, скорее всего, пополнят армию тех, кто ворует или грабит…

— Ну да, — возразила она, — обязательно ворует! Как же. Скорее всего, отправятся на поиски другой скатерти-самобранки. А заодно и других вещей…

Он посмотрел на нее искоса, во взгляде было недоверие.

— Считаешь, это хорошо?

Глава 2

За длиннющий летний день солнце распухло от усталости, но упорно держится за твердь небосвода и сползает по нему к краю земли очень неохотно. Барвинок опьянела от блеска, зноя и яркого багрянца, бьющего прямо в глаза, волхв же как будто ничего не чувствует, даже не обращает внимания на огромных бабочек, гигантских стрекоз, дивные цветы, красочные озера, окаймленные высоким камышом.

— Я их спас, — сказал он так, словно продолжал разговор, — я спас этих наивных дураков!

Она вздрогнула.

— Кого?.. Ах да… От кого?

— От сильных, — сказал он. — Они думают, их спасение в том, что скатерть слушается только их! Наивные… А если их связать, привезти во дворец короля и заставить заказывать только то, что велит властелин?.. Вот и будут всю жизнь… королевскими поварами в лучшем случае. Король будет пировать, а они питаться объедками.

Она не успела ответить, он соскочил с коня и припал ухом к земле. Барвинок насторожилась, но везде тихо и пустынно, только кузнечики в траве да длинная полоса кустарника далеко впереди.

— Что-то чуешь? — спросила она после долгой паузы.

Олег поднялся, отряхнул ухо, лицо задумчивое, покачал головой. Глаза грозно заблистали.

— Лучше бы не чуял.

Она пугливо огляделась.

— Где-то враги?

— Где-то, — согласился он.

Она ждала, что вспрыгнет на коня…

…однако волхв сказал что-то коню на его языке, тот мотнул головой, то ли соглашаясь, то ли высказывая неодобрение, но двинулся следом, когда его хозяин пошел в сторону длинной полосы кустарника. Барвинок сердито пустила свою лошадку следом, здесь их правила, надо подлаживаться, чтобы не оставили в ближайшем селе, вот уж вечная женская доля, приходится заботиться и о таких пустяках, как мужское отношение…

Оказалось, полоса кустарника окаймляет берег реки, неширокой и настолько медленной, что вот-вот превратится в болото.

Олег остановился, ноздри расширились, как у хищного зверя.

— Что? — спросила она нетерпеливо. Оглянулась на коня, тот покорно идет следом, хотя волхв не тянет за повод. — Не знаешь, как перебраться? Да здесь по колено!.. Только тина противная… И лягушки с пиявками…

— Переправляться не будем, — решил Олег после долгого и странного раздумья. — Пойдем.

Он повернулся и двинулся вдоль берега вниз по течению. Она пожала плечами, иногда мужчины полагают, что их должны понимать вообще без слов, а этот хоть что-то вымямлил, спасибо!

Берег реки густо зарос камышом. Взлетела потревоженная утка, давая ложный след, а тем временем утята затаились, дожидаясь, пока мама сделает круг и вернется. Олег шагал широко, ей приходилось почти бежать, она видела, что он при всей внешней невозмутимости все замечает, уже знала, почему у людей бывает вот такое лицо, вроде бы отстраненное, но это лишь потому, что стараются видеть и схватывать взглядом сразу все.

Олег в самом деле видел и шныряющих в небе коршунов, и деловитых муравьев, и затаившихся богомолов, и даже усердных тлей. Что-то во всем этом многообразии не так, он чувствовал тревогу, но еще не понял, откуда несет угрозой. И хотя явной вроде бы нет, но хочется перестраховаться, за что бывалые охотники в родной деревне считали трусом.

По широкому стеблю, прорвав водяную пленку, выполз толстый и неуклюжий червяк. Медленно взбираясь, он добрался до самого верха. Олег замедлил шаг. Барвинок заворчала, но он, не обращая внимания на женские капризы, остановился. Червяк подполз к сидящей на вершине стебля красивой мухе с радужными крылышками, она деловито умывается, червяк раскрыл рот, моментально схватил. Муха отчаянно забилась, но, когда половина туловища уже в пасти хищника, не помогут и крылья: червяк плотно вцепился всеми десятью коротенькими лапками в стебель, а муха билась все слабее и слабее.

Барвинок тоже остановилась, ее взгляд в недоумении скользнул по поверхности реки, остановился на сосредоточенном лице Олега, а уже потом с трудом отыскала то, что он рассматривает с таким напряженным вниманием.

— И что?

— А вот смотри…

Он дождался, когда муха полностью исчезла в пасти хищника, вдохнул и пошел снова так же размашисто-неторопливо. Конь послушно шел за ним, как утенок за мамой.

Она поторопилась его обогнать, чтобы идти рядом с волхвом, а не с его конем. Волхв прокладывал путь через камыши, как большой крупный кабан, весь в себе, Барвинок таки не дождалась ответа, решила, что ее вопрос слишком сложен для прямолинейных мужчин, спросила то, что проще:

— Мы не заблудились?

— Нет, — ответил он коротко.

— Но вроде бы ты взял резко влево!

— Так надо, — ответил он коротко.

Она некоторое время шла молча, но любопытство сверлило дыру в желудке, наконец возмутилась:

— А чего вдруг? Что-то увидел?

— Да.

— Что особенного?

Он буркнул, не оборачиваясь:

— Ничего особенного не заметила?

— Нет, конечно!

Он фыркнул, как большой боевой конь:

— Еще бы.

— Почему с таким сарказмом?

— Вот если бы там были разложены сережки, кольца, брошки — ты бы запомнила их хоть тысячу, верно?

Она бросила в спину:

— А ты хочешь сказать, что на противных мокрых червяков смотреть интереснее?

Камыши остались сзади, дальше берег ровный, даже кусты исчезли, только низкорослая трава до самой воды. Волхв шагает широко, но Барвинок всякий раз отставала, хоть и верхом, но спохватывалась и пускала коня рысью.

Он всматривался в берег, взгляд его то и дело скользил по воде, но вдруг волхв повернулся к маленькой рассерженной женщине и посмотрел на нее с веселой насмешкой.

— А ты не догадываешься, — спросил он с непонятной интонацией, — что тот червяк не должен хватать мух?

Она удивилась:

— Почему? Кто ему запрещает?

— Не знаю, — ответил он загадочно, — кто запрещает, но у этого червяка вообще не должно быть рта.

Она изумилась всерьез:

— А как же он ест?

— Никак, — ответил он хладнокровно и, не дожидаясь ее очередного вопроса, понятно какого, объяснил занудно: — Он вообще не ест. Выползает из воды, обсыхает на солнышке. Потом высохшая шкура лопается, из нее выползает стрекоза. Да-да, все эти стрекозы раньше были этими червяками. Вот стрекоза уже и жрет этих мух! Да так жрет, что непонятно, как столько в нее влезает…

Она замолчала, ошарашенная, откуда он такое знает, мужчины ничего мельче коровы не замечают, а этот червяков рассматривал, странный какой-то, но на юродивого не похож, хотя иногда и кажется странствующим дурачком, но частенько в его движениях проскальзывает нечто такое, что перед ее внутренним взором тут же мелькают в бешеном темпе дворцы, троны, короны, дивные звери…

Далеко впереди на берегу реки из-за веселой зелени деревьев выступил добротный деревянный дом в два этажа. Бурный ручей бежит в трех шагах, но прежде, чем влиться в реку, падает с небольшого обрыва и старательно крутит большое деревянное колесо с широкими лопастями.

По мере того как водяная мельница приближается к ним, все сильнее пахнет свежестью мелкой водяной пыли и цветами. Барвинок рассмотрела вокруг дома пышные ухоженные клумбы. Цветы все яркие, свежие, над ними порхают бабочки и стрекозы, гудят толстые шмели. Вообще дом выглядит очень новеньким и чистым, словно только что срублен, вычищен, а хозяева все еще любуются своей работой.

— Заглянем, — коротко бросил волхв. Добавил, мрачно усмехнувшись: — Когда живут так счастливо, не откажут в кружке воды путникам.

Она сказала недовольно:

— При чем тут счастливо или несчастливо? Доброта от этого не зависит.

Подумав, он кивнул с тяжеловесностью быка.

— Хоть и женщина, а права. Бывает, бедняк всем делится, а богач прочь гонит…

Двери приближались, Олег уже приготовился постучать, но там открылось. В темном проеме появилась коренастая фигура мужика с немалым животиком. Он смотрел с интересом и, как сразу определила Барвинок, с предельным доброжелательством.

— Вечер добрый, — сказал Олег, — вот идем мимо…

— …но нехорошо, — прервал хозяин, — если пройдете, не заглянув! Заходите, моя жена быстро накроет стол. Да и переночевать у нас есть где, а то уже ночь надвигается.

Барвинок покосилась на небо, до ночи в самом деле рукой подать, самое время перевести дух в чистой горнице, все-таки не женское дело трястись на конской спине, пустьдаже в удобном седле, хотя она может улыбаться и уверять всех, что это женское занятие и что они это умеют делать не хуже вконец обнаглевших без всякой меры мужчин.

— Спасибо, — ответил Олег, и снова она удивилась, как тепло и сердечно может звучать его обычно суховатый и равнодушный голос. — Это кстати. Вон моя женщина с конявалится.

Она чуть не завопила, что она вовсе не его женщина, ни один мужчина не посмеет такое сказать, да как он решился такое брякнуть, но успела подумать, что вдруг это он сказал нарочно, этот волхв чуть ли не единственный мужчина на свете, чьи мысли и желания словно за высокой каменной стеной.

Хозяин перевел взгляд на нее, она слабо улыбнулась и вдруг ощутила, что в самом деле выдохлась до крайности, тело гудит, ноги налились чугуном, а конь под нею какой-то весь неудобный.

— Меня зовут Власом, — сказал хозяин. — Слезайте, у нас найдется и для коней зерно.

Он хотел сойти с крыльца и помочь ей слезть, но Барвинок бурно запротестовала, она не слабая женщина, а по меньшей мере достойная спутница, хотя она не спутница вообще-то, а сама по себе человек, все умеющий в дороге.

Олег наблюдал насмешливо, как она слезла и под оценивающими взглядами мужчин быстро достала сумку с овсом и подвесила к конской морде.

— Помочь расседлать? — спросил хозяин. — Седло под вами тяжеловато. Не женское.

Как будто существуют женские, подумала она сердито. Мужчины себе захапали весь мир. Все подстроено под них…

Она промолчала, когда мужчины позаботились обо всем остальном, все-таки иногда удобнее, что ни говори, быть женщиной.

Олег набросил поводья на крюк коновязи, кивнул в сторону ручья:

— Место удобное… Всегда мечтал быть мельником!

Хозяин улыбнулся:

— Скажу честно, жизнью доволен. Хотя и не мечтал молоть зерно. Но… пришлось, и не жалею.

А Барвинок сказала льстивым голоском:

— Завидую, кто вот так натыкается на счастье!

Мельник взглянул на нее остро, на секунду запнулся с ответом, затем широко улыбнулся.

— Да, это счастье… наткнуться на счастье.

Олег произнес задумчиво:

— Самое большое испытание для человека — устоять не столько против неудач, сколько против счастья.

Барвинок не поняла, к чему Олег такое брякнул, но мельник насторожился, взгляд стал острым и недоверчивым. Она постаралась улыбнуться ему как можно более мило, он растянул губы в ответной, пусть и несколько натужной улыбке, жестом пригласил войти.

Из просторных сеней пахнуло густым ароматом трав, Барвинок заметила на стенах под потолком пышные пучки трав, как лечебных, так и для приправ в супе, это сейчас зелень свежая, а для зимы нужно подготовить…

Комната просто огромная, мебель простая, но добротная, ее вдоволь, а в открытую дверь видна еще одна комната, такая же просторная.

Барвинок огляделась, сказала довольным голосом:

— А я всегда мечтала, чтобы у меня была такая же светлая горница, такие комнаты, такой вид из окон… Вам повезло!

— Еще бы, — ответил мельник. — Я как увидел это место, так сразу… Можете помыться, воды у нас много… ха-ха!.. а потом сразу к столу.

— К столу — это хорошо, — заметил Олег, — к столу — это я люблю. А уж моя спутница… ее вообще из-за стола не вытащишь.

Барвинок улыбнулась мельнику, не стоит обращать внимания на дурака, что мелет все, что взбредет на язык, тот слегка подмигнул ей, мол, понял, таких везде хватает, а Олег рассеянно прошелся по комнате, выглянул в окно, потрогал стулья за спинки, вообще выглядит, как человек, который все еще не пришел в себя после хорошего удара дубиной по голове.

Хозяйка, скромная, тихо улыбающаяся женщина, неслышно подавала на стол, и было видно, как ей приятно угощать гостей, не так часто они сюда забредают.

У мельника разносолов диковинных на столе нет, зато все то, что растет на местных огородах, — в изобилии, все отборное, налитое соком. А мяса, птицы, рыбы и творога едва ли не больше, Барвинок сразу заметила и говядину, и телятину, и баранину, и множество жареных птиц, от крупного молодого гуся до коричневых комочков скворцов.

Только вино не местное, но были бы деньги — торговцы доставят любое и куда угодно.

Барвинок ликовала, хозяева скромно улыбались, очень довольные, хорошо угостить гостей — это молча побахвалиться достатком, Олег против обыкновения не молчал, нахваливал как еду, так и гостеприимство, заметил, что вообще-то у мельников нелегкая жизнь, нужно следить за таким сложным хозяйством, что у простого крестьянина руки бы давно опустились.

Мельник довольно кивнул.

— Работы много, — согласился он. — Но если вовремя все замечать — работы почти никакой. Это нерадивые хозяева ждут, когда поломается, а тогда хватаются за голову.Тогда — да, непросто.

Хозяйка сказала:

— Он у меня всегда мельницу два раза в день смотрит сверху донизу до последнего колесика!

— Лучше сразу подправить, — пояснил мельник, — где треснуло, чем потом поднимать все, когда и жернова рухнут.

— Мудро, — согласился Олег. — Как у вас хорошо… Можно, мы посидим снаружи перед сном?

Хозяйка расплылась в довольной улыбке.

— Заметили, — спросила она счастливым голосом, — какие у нас места? С крыльца нагуляться можно!.. И река, и лес, и ручей, и гора… Сама до сих пор насмотреться не могу…

— Давно здесь? — поинтересовался Олег.

— Весной уже двадцатый год пошел!

— Да, — согласился Олег, — за это время можно прикипеть сердцем к такой красоте…

Барвинок посматривала на него искоса, волхв обычно не столь разговорчив, что-то выясняет, вопросы вроде бы ни о чем, но что-то он старается узнать. Либо уже узнал и отыскивает подтверждение…

Хозяйка пошла готовить им комнату для ночлега, Олег вышел на крыльцо, сел на нижнюю ступеньку. Лицо его оставалось задумчивым и немножко печальным.

Глава 3

Сосны далеко за домом вспыхнули огнем, но внизу уже темень, что значит, солнце за их спинами наконец-то опустилось к самому краю. Ветерок умолк и зарылся под землю, фиолетовый вечер тих и загадочен.

Деревья любуются красными облаками, снизу под ветками уже почти черно, но округлые подстриженные вершины еще полыхают червонным золотом. Цветы на клумбе, не дожидаясь полной темноты, сложили лепестки и уже спят, как куры.

Она села на ступеньку выше, подчеркивая тем самым неравенство, но не акцентировала, кто понятливый — поймет, проговорила задумчивым голосом:

— Наверное, хорошо вот так жить. Вдали от города… даже от села в сторонке. Крестьяне привозят зерно, а увозят муку, а все остальное время они наедине с природой, лесными птицами, зверьем, что приходит на водопой…

— Да, я заметил, — обронил он. — Там хорошо протоптанная зверьем тропа к воде… Странно, мельник их не бьет.

— А точно не бьет? Откуда же столько мяса?

— Крестьяне везут, — пояснил он. — Заметила, на столе не было лосятины или оленины? Даже птица вся домашняя. Если бы на водопое убил, звери бы сразу почуяли кровь истали бы ходить в другое место.

Она сказала счастливо:

— Хорошо! Завидую и радуюсь за людей, что живут мирно и счастливо. Не всем выпадает удача, но кому выпадает — должен за нее держаться. Второго раза может не быть. Счастье… оно такое капризное…

Он подумал, проговорил медленно, в своей чуть ли не засыпающей манере, что ее особенно бесило:

— Не предназначенное тебе счастье, необоснованное приобретение, не уготовленная Творцом удача… это все западни, расставленные для людей слабых и никчемных. Вообще для всех людей! Но слабые в них попадают, а сильные обходят и топают дальше.

Она фыркнула: