Чтение 26–й страницы книги ~Истребивший магию~

Лошади тихонько заржали, приветствуя хозяев, Барвинок погладила свою по длинному носу и поцеловала в бархатные губы, мстительно поглядывая на волхва, смотри и завидуй, морда занудная, тошнит от твоей правильности…

Глава 14

Крыша постоялого двора нещадно блещет в лунном свете так, словно вся из чистейшего золота, небо черное, даже звезды померкли, а двор освещен так ярко, что можно рассмотреть каждую оброненную соломинку.

Барвинок чувствовала себя голодной, но крепилась и не ныла, раз уж волхв даже не заикается о еде, однако Олег, словно чувствует ее так же, как она себя, сказал потеплевшим голосом:

— Перекусим сперва, а потом и в постель…

Он смотрел серьезными глазами, она смятенно подумала, что когда-то перестанет возмущаться и просто ляжет. У края или у стенки, где сама выберет. Все-таки у нее есть выбор! Но что-то не чересчур уж… с размахом.

Она подавила толчок радости, но поморщилась и спросила язвительно:

— Вот так сразу?..

Он фыркнул:

— Еще полночи впереди, не заметила?.. Поужинаем, а выезжаю я на рассвете.

— Ты? — спросила она. — А я?

— И ты, — ответил он, — если проснешься.

Она сказала сердито:

— Что за мужской эгоизм? Все «я» да «я»! Почему не «мы»?

Он кивнул.

— Мы выезжаем на рассвете.

— Почему ты всегда решаешь за обоих? — спросила она с нотками дозированного возмущения в голосе. — Потому что самец?

Ворота постоялого двора гостеприимно распахнуты даже ночью, жизнь здесь не затухает. Однако к воротам как раз шел зевающий во весь рот мужик с большим засовом в руках.

Олег въехал во двор первым, бросил мужику поводья.

— В стойло, — распорядился он. — Овса и ключевой воды.

Барвинок смотрела на волхва злыми глазами, он мирно пожал плечами.

— Ты чего?

— А ничего! — отрезала она с вызовом.

Он ответил со вздохом:

— Хорошо, не буду решать.

— Что? — удивилась она. — Разве ты не мужчина? Ты должен! Почему увиливаешь от обязанности решать за женщину и вести ее за собой, а потом выслушивать, что не туда завел?.. Это у тебя осторожность, что уже переросла в трусость? Или слабость? Если ты мужчина, а ты по ряду признаков он самый, то ты должен, обязан…

Он подставил ей руку, она была настолько увлечена обличениями, что забылась и машинально оперлась, по телу прошла сладкая волна, ладонь волхва широка, как плоскогорье, а еще горячая и крепкая, словно скала, прогретая на жарком солнцепеке.

Опустив голову, чтобы он не увидел внезапный румянец на ее щеках, она сунула повод заспанному слуге, заикающимся голосом повторила то, что говорил волхв, а потом взяла себя в руки и шла за ним, размахивая передними конечностями, и снова обличала, обличала.

Олег слушал милое щебетанье и думал, что мир нужно изменять, иначе он неконтролируемым образом начнет изменять нас самих. Даже самые лучшие из людей только вначале, когда натыкаются на запасы магической воды, пещеру с сокровищами, золотую рыбку, — готовы делиться богатством с другими, облегчать им жизнь, лечить, но все сильнее становится соблазн не переубеждать упрямого соседа или пытаться с ним как-то ужиться, а превратить в жабу или что-нибудь не менее гадкое, чтобы избавиться раз и навсегда. Или даже не навсегда, редко кто сразу вот так… но потом всякий решает: а почему бы и нет? Власть портит людей очень быстро. Потому, наверное, власть нужно давать на время, а потом отбирать… Но как отобрать?

В харчевном зале на диво полно народу, толстая девка с глупым, но добрым лицом и широкой довольной улыбкой разносила в кувшине вино. Ей подставляли кружки, кто деревянные, кто глиняные, у одного даже настоящая бронзовая, очень дорогая. У многих не кружки, а чаши, пусть из дерева, но все же не кружки, что значит, гости зажиточные.

Кто-то наигрывал нехитрую мелодию, за столами шумно разговаривали, веселились, сыпались шутки, девку с кувшином часто хлопали по толстой заднице, на что она только улыбалась шире и двигала ягодицами.

Олег заказал ужин, им принесли и поставили мясо и парующую гречневую кашу. Он принялся за еду, Барвинок еще не выдохлась, но что-то заподозрила, волхв смотрит на нее зеленущщими глазами и равномерно кивает, явно признавая ее правоту, свою вину, и даже согласился, что ему надо пойти и немедленно утопиться.

— Что ты, гад полосатый, — прошипела она, — все соглашаешься?

— С тобой нельзя не согласиться, — сказал он серьезно.

— Почему?

— Ты ешь-ешь, а то остынет.

— Почему нельзя не согласиться?

— Ты права, — сказал он с убеждением.

— А о чем я говорила?

Он подумал, подвигал кожей на лбу.

— Разве это важно? Ты хорошо говорила. С жаром, убедительно. Чувствуется, что веришь в свои слова, а не просто прикидываешься, как вы все умеете. Это здорово, я так редко вижу, чтобы кто-то не рвал и хапал только для себя!.. Ты бьешься за всех, это просто невероятно. Глазам не верю, но… ты такая.

Она фыркнула.

— А ты? Отказаться от озера с магической водой! Надо быть каким упертым человеком идеи!.. Хоть и какой-то странной, причудливой. Надеюсь, пойму.

Он спросил с любопытством:

— Зачем?

— Лечить буду, — сообщила она. — Я же лекарь, забыл? Сперва нужно понять, на чем свихнулся. Потом лечить намного проще. Может быть, тебе нужно всего-то несколько кольев обтесать на голове… или мешок орехов поколоть? Ну, пусть два или три.

Он ел неторопливо, зеленые глаза задумчивы, хоть и смотрит ей в лицо, снова кивнул, выражение не меняется, она ощутила, что начинает злиться.

— Почему ты взялся за это?

Он взял кувшин, налил ей в широкую чашу. Судя по насыщенному цвету, красное вино, явно желает подпоить, чтобы стала посговорчивее, однако ноздри уловили аромат свежего компота.

Волхв проговорил задумчиво, абсолютно проигнорировав выражение острого разочарования на ее хорошеньком личике:

— Почему я? Потому что все, кому было сказано насчет дороги… и кого даже ткнули носом, куда идти, все равно ухитрились сбиться с пути. То начали искать истину в похоти, то башню до неба строили, до богов добраться восхотелось, то решили, что Творец вообще махнул рукой на род людской, и потому самое время подсуетиться и постараться понравиться Его Врагу… Мол, вся земля теперь принадлежит ему, так что надо славить Тьму и все, что к Тьме принадлежит…

Она переборола себя и слушала внимательно, он видел, как поблескивают ее глаза.

— И ты решил…

Он ответил с неудовольствием:

— Не я.

— А кто?

— Тот, кто во мне.

— Не понимаю, — ответила она искренне.

Он хмыкнул.

— Да, это тебе не «гав» над ухом, что тебе так понравилось. Это понять непросто.

— Объясни, — попросила она смиренно, — может быть, я все же пойму… бабьим умом своим?

Он проворчал:

— Если бы я сам понимал. Я только чую… Как вон ты чуешь красивость тряпок, сапожек и чем покрасить ногти, так я чую зов Творца. Он терпеливо ждет, что придем к нему. Но не такими, как сейчас… Такие ему не нужны, такие не придут, да он и побрезговал бы такими сопливыми.

— А каких допустит?

Он пожал плечами.

— Этого не знаю. Знаю только, каких не допустит.

Она сказала печально:

— Полагаешь, ему не нужны хорошие честные люди, что верят в удачу?..

— Верить нужно только в свои силы, — ответил он снисходительно. — Это, кстати, и есть единственная правильная вера в Творца. Ведь это он нас создал! А если не дойдем до цели, это наша вина, а не Его.

Она сказала настойчиво:

— А кто не может идти? Ты уничтожишь этих слабых?

Он поморщился.

— Нет, конечно. Слабые в Царстве Божьем не нужны, этих дурачков только пожалеть нужно и… оставить, пусть копаются в своем дерьме и дальше, как жуки навозные. Даже если они хорошие и честные. А тех, кто соблазнит малых сих, — я буду уничтожать люто и нещадно.

— Ты злой, — сказала она убежденно.

Он задумался, повторил:

— А кто соблазнит малых сих… гм, хорошо звучит, надо запомнить на будущее. Когда-нибудь запишу в книгу правил.

Она фыркнула:

— Если тебя не прибьют раньше.

— Да, — согласился он, — желающих прибить… тьма. Не понимаю, почему люди такие злые?

Она сказала саркастически:

— Ну да, ты же ходишь по свету и всем раздаешь цветы и пряники!

Он допил из чаши, лицо слегка раскраснелось, она заподозрила, что у него совсем не компот, но все-таки наливал из одного кувшина, мерзавец, как же это делает…

— Закончила? — поинтересовался он. — Пей, и пойдем.

— Как тебе не терпится, — буркнула она, но послушно поднялась. — Так и быть, идем.

Их провожали долгими взглядами, к этому она уже привыкла, шла красиво и гордо, только косилась на волхва, замечает ли, как на нее смотрят, но тот двигается через зал, словно большой корабль к дальнему острову, даже глазами не поведет в стороны, хотя ей все чаще кажется, что видит и замечает гораздо больше, чем показывает. Но все-таки хотелось бы более заметных знаков внимания, чурбан несчастный.

По скрипучим, рассохшимся ступенькам поднялись в свою комнатку. Барвинок задержала дыхание, волхв направился к кровати, ясно, все они такие, однако прошел мимо и остановился у окна.

Взгляд его, направленный вниз, стал еще угрюмее. Барвинок вздохнула, слишком непредсказуем этот человек, откуда только и пришел, спросила, не особенно рассчитывая на ответ:

— Кто ты вообще? Сам по себе или кому-то служишь? Если так, то кто твой хозяин?

Он продолжал смотреть в окно, лицо оставалось угрюмым и задумчивым.

— Вообще-то служу…

— Кому? — спросила она живее.

Он пожал плечами.

— Если бы я знал!

Она широко распахнула глаза.

— Как это?

Он снова пожал плечами, она успела подумать, что хотя не первый раз видит у него этот жест и не первый раз он вот так выражает свое незнание или неумение, но у него это все равно признак силы, а не признание в слабости.

— Если бы я знал, — повторил он в некотором раздражении. — Но я когда-то дознаюсь!.. Понимаешь, а ты должна понимать, люди вообще-то быстро достигают того предела, когда ими уже не помыкают ни князья, ни короли, ни даже императоры. Ну, могут достигать… и некоторые достигают. Но что тогда заставляет нас совершать нелепости, если смотреть трезво? Мы всесильны, но ведем себя так, словно за нами следит строгий… учитель? Хозяин?

Она прошептала, глядя на него во все глаза:

— Совесть…

Он спросил уже раздраженно:

— Что это?

Она пожала плечами, поймала себя на этом нелепом жесте, засмеялась, словно заразилась от него, а ведь и она раньше не знала этого движения.

— Не знаю, не задумывалась.

— Дура, — сказал он беззлобно, но с презрением в голосе. — Хоть и красивая. Даже очень красивая, согласен. Да и зачем задумываться, если красивая?.. А я вот не могу без задумывания.

Она осмотрела его критически.

— Ты тоже… можно сказать, красивый. Только не той красотой, что считается ею.

Он отмахнулся.

— Я не дурак, вот что главное. А красивый или некрасивый — для мужчин это несущественно.

— Да? — сказала она саркастически. — Посмотрела бы я на тебя, если бы ты был низкорослым сморчком с впалой грудью и большим животом! Не обращаешь внимания на себя потому, что мужчины и так расступаются, когда ты идешь, а женщины начинают дышать чаще!

Он снова отмахнулся, уже раздраженнее, эта интересная для нее тема, может говорить до бесконечности, ему просто противна, спросил:

— А почему тебя это интересует?

— Ты необычен, — объяснила она. — Такие люди могут быть очень полезны миру, но чаще бывают очень вредны. Ты, как мне кажется, бесспорно вреден. И очень опасен. Ты выбрал себе роль борца с колдунами, волшебниками, магами… зачем? И вообще, как ты их находишь?

Он наконец отвернулся от окна и взглянул в упор.

— Нахожу просто, — сказал он хмуро. — Каждый, кто занимается колдовством, распространяет вокруг себя…

Он замолк, в затруднении покрутил головой, подыскивал слово.

— Запах? — подсказала она.

Он подумал, кивнул.

— Да, хотя это больше похоже на крик… или шум. Словом, я иду в сторону усиливающего шума, пока тот не начинает удаляться, и тогда понимаю, что только что прошел мимо.Так обычно и нахожу. Но иногда удается сократить поиски, узнав имя колдуна и где он живет, так что не пренебрегаю и расспросами…

— О тебе уже наслышаны, — напомнила она. — По всем базарам говорят злорадно про убивающего колдунов воина.

Он сказал безучастно:

— Все воины воюют с колдунами. Извечная война меча и магии. Об этом сказки, песни, легенды.

— Нет, — возразила она, — на этот раз все верят в то, что говорят! А колдуны, думаю, слушая эти разговоры, начинают строить свою защиту так, что муха не пролетит… Интересно, чем они тебя так обидели, что ты мстишь всем сразу?

Он посмотрел на нее почти ласково, но она ощутила себя под этим взглядом особенно маленькой, глупой и униженной.

— Давай спать, — сказал он, — где ляжешь, к стенке или с краю?

У нее вертелось на языке, что ляжет к стенке, это чтоб у нее не было шанса вырваться, когда полезет к ней, но нечто в ней сказало громко и с возмущением:

— С ума сошел? Я порядочная девушка!

Дура, сказала она себе злобно, могла бы уже не прикидываться, ну почему думаешь одно, а говоришь другое, что положено?

— Как знаешь, — ответил он и зевнул. — Я, пожалуй, лягу… Только среди ночи не подползай, а то испужаюсь. Я такой пугливый, такой пугливый…

Она, окаменев от злости, смотрела, как он сбросил волчовку и портки, оставшись в набедренной повязке, и лег в постель, поставив в изголовье посох и лук.

Она прошипела злобно:

— Почему правильные люди такие зануды?

Он пробормотал:

— Встречный вопрос: почему порок всегда так ярок, интересен и привлекателен?

Она вскинула брови, красиво изогнула шею и вывернула плечо, стараясь заглянуть себе за спину.

— Я ослышалась или ты меня назвал привлекательной?

— А ты меня занудой?

— Но ты и есть зануда!

— А ты, — сказал он, — как вот сама определила… да, есть в тебе кое-что, есть…

Она ждала с нетерпением, но он пошевелил пальцами в затруднении, в некоторых случаях у зануд кончаются слова, в то время как у беспечных гуляк в такие моменты как будто прорывается мешок с комплиментами и красивостями.

— Есть, — согласилась она милостиво, — не буду спорить. Еще как не буду!.. Но я не порочная. Я вообще само совершенство!

— Ага, — сказал он и широко зевнул. — Оно самое. Ладно, я сплю.

Глава 15

И снова она, заснув на полу, пробудилась в кровати, заботливо укрытая по самые ноздри одеялом. Сон выветривался медленно, она долго лежала неподвижно, нежась и наслаждаясь покоем, уже поняла, что снова он, избегая пререканий, которые неизвестно до чего доведут, поступил по-своему.

— Свинья, — заявила она, вылезая из-под одеяла. — Отвернись, я одеваться буду!

Олег ответил сухо:

— Кони сытые бьют копытами. В смысле, уже оседланы. Я вернулся взять мешок.

— Даже не позавтракаем? — спросила она сердито.

— Нет.

— Ну ты и свинья!

— Повторяешься, — напомнил он.