read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:

ЭТО ИНТЕРЕСНО

Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


Ходячая совесть, чтоб ему.
— Верно, пока темно, — блондинка-директорша шагнула за забор в сопровождении своего любимого недруга депутата Мартынюка. — Бегите, трусы, пока не вернулся наш санитарный поезд.
— Это кого ты трусом обозвала? — подал голос «спортсмен» номер один. Тощая супруга шипела ему уxo, но парень в кедах не на шутку расхрабрился.
Тамара его не удостоила ответом.
— Да ты кто вообще такая? — брызгал он слюной на директоршу. Та величаво отвернулась, ага. Знатная стерва...
У меня зародилось подозрение, что слабак Белкин поставил не на ту лошадь. Более того, у меня зародилось сомнение, что при подобном накале дружелюбия мы вообще достигнем ворот лагеря.
— Придурки, — сплюнула жена предпринимателя. — Конченые придурки...
Тут случилась странная вещь. Я совершенно точно помню, что внимательно посмотрел на эту женщину, вспомнил ее имя и даже вспомнил, где они жили в поселке. Но лицо ее так и не отложилось в памяти, оно словно растеклось, как растекается действительность за стеклами запотевших очков. И муженька ее, здоровенного малого, я никак не могзафиксировать.
Люди из страны Пустота.
— Сытые, состоятельные, наглые хозяева поселка, леса, бывшего лагеря и бывшей страны. Совершенно безликие. Впрочем, в тот момент я не придал значения пустоте.
— Что вы орете? — Из сарая с канистрами в руках вывалился сержант Комаров, одну канистру передал мне, другую попытался вручить Мартынюку.
Мартынюк наморщил нос, подцепил грязную канистру двумя пальцами. Колонна тронулась.
— Эй, сержант, прикрывай, следи за небом! — почти Дружелюбно окликнул Жан Сергеевич.
Комаров намеревался что-то возразить, но «большой брат» уже ломился сквозь изгородь. Комаров передернул затвор «макарова», кажется, он уже забыл, что хотел сказать. Порой он находился очень далеко.
На Березовой аллее ползали мрачные тени. Поджаренный плотный воздух зависал над мертвыми огородами, шорох шагов раскачивал мои дерганые нервы. Где-то там, позади, в гараже загрохотало, за нами выбежал маленький потрепанный человек с двадцатилитровой пластмассовой флягой. У человека были перепутанные волосы странного окраса, сверху седые, а корни — рыжие.
— Стойте, пожалуйста! — сиплым шепотом кричал он. — Я с вами, стойте!
— Что за чмырь? — брезгливо спросил спортсменов Жан.
Те пожали плечами.
— Яцко я, Вениамин... Тамара Маркеловна, не признали? Я у Зинчуков гостил...
— А, это ты, — равнодушно отмахнулась директорша. — Иди, куда хочешь, ты не в зоне...
Я этого мужчину не помнил, хоть тресни. И не помнил, когда он успел прибиться к нашей коммуне. Когда он догнал нас, задыхаясь и шаркая, я почти автоматически отметил кое-что.
Так же, как у некоторых других товарищей, у гражданина Яцко изменилась походка и косили глаза. Еще он постоянно чесал спину. Тех, кто расчесывал спину, я с превеликим удовольствием запихнул бы в изолятор. На всякий случай, хотя бы. Чтобы попытаться остановить инфекцию, если это инфекция, ввести элементарный карантин. Изолятор у нас в Жоркином гараже.
Там моя жена.
С ней нехорошо, впрочем. Впрочем, не хуже, чем с другими, напротив. Но я настоял, чтобы Неля оставалась в мастерской, примыкающей к гаражу. Она не в одиночестве, там старушки, трое последних, которых Нильс с Муслимом и Раду приволокли с Сосновой. Старушки не вполне адекватны, но Неля сумеет если что, постоять за себя. Так я решил, поскольку.
Лучше бешеные старухи, чем мои адекватные компаньоны. Иногда лучше иметь бешеных соседей, да.
Из-за нее я пошел, у меня на поясе две фляги и пластиковая бутыль.
До первого поворота на Сосновую шли след в след по дождевой канавке, бетонному полукольцу, утопленному в землю вдоль заборов. При каждом шаге под ногами хрумкали мумифицированные листья, взлетали облачка мертвой пыли. Мне привиделось вдруг, что иду по трупам, ага.
Кажется, Белкин потихоньку сползал в безумие.
Неприятности начались позже, у поворота к оградке лагеря. Справа, из-за большой ограды, уже слышалось металлическое шебуршание.
— Тихо, замерли тихо... — скомандовал Гриша.
Во мраке кустов не было видно, но мы уже не дергались. Привыкли, что шуршат. Они толклись там, за оградой, рыжие, похожие на морских ежей, или на мотки старой колючей проволоки. Кусты неведомой породы, об их ветки можно моментально изрезать руки.
Они шебуршали; если долго слушать, можно постепенно того. Не желаю произносить вслух. Они шебуршат в полном безветрии и выставляют острые иглы. Откуда они взялись? Кто-нибудь видел маленький куст или росток?
— Шо ты панику наводишь? — ругнулся на Гришу Жан. — От, блин, паникер...
Никто не видел маленьких кустов. Они появились разом, после очередной короткой ночи, вырвались из затмения, как стая блуждающих душ. Они подмяли брусничник, растолкали молоденький сосновый подлесок, впрочем. Подлесок давно уже мертвый. Особо нелепо, неправдоподобно выглядит картина с верхней точки, с чердака Жоркиного коттеджа. Как будто готовились к танковой атаке и раскидали посреди поля мотки колючки...
Спустя двадцать метров авангард колонны встал как вкопанный. Григорий поднял руку с карабином. В этот раз Жан не возмущался. Я не сразу отреагировал и больно ткнулся носом в потную спину «спортсмена» номер два.
— Чего застряли? — проскрипел позади Комаров.
Он спросил, но не ждал ответа. Сержант Комаров находился там, где я не хотел бы оказаться. Парень постоянно брел по самой кромке разума, то возвращаясь к нам, то проваливаясь, да. Кромка зыбко колыхалась под его полупьяными шагами; для тех, кто понимал, это выглядело отвратительно. Особенно учитывая пистолет в кобуре.
Но помимо пистолета еще кое-что резануло мне по глазам, несмотря. Прыщавое, измазанное в грязи лицо сержанта распухло и заметно скривилось набок.
Я выглянул из-за плеча «спортсмена» и сразу понял, почему. До боковой калитки пионерлагеря оставалось всего ничего. Дверцу и замок сорвали еще утром, но... Впереди образовалось препятствие, которое никто не желал преодолеть первым. Поперек рваного полужидкого асфальта блестели три люка. Они отражали вращение звезд, как мутные зеркала. Поверхность люков слегка колыхалась, рябила, или мне это только казалось. Возможно, рябило у меня в глазах; лоб потел, я не успевал смахивать капли.
Безусловно, люков было гораздо больше, чем три, но остальные народились за высокой каменной изгородью, на территории лагеря. Как они размножаются: подземной грибницей, перелетными спорами или иным способом, — мы так и не узнали, Они возникают сразу двумя шеренгами, растут из крохотных черных пятнышек, и... И больше нечего добавить, впрочем.
До этой ночи они не нападали.
Пацаненок их верно обозвал недозрелыми цыплятами, а мы не уловили. Цыплята, в смысле, что не вовремя вылупились, на холод. Никого не трогали, и вдруг...
А ведь Дед мне уши прожужжал о своих приключениях в лесу. Я знал, что люки нарождаются, как грибница, двумя почти параллельными шеренгами, но впервые видел их так близко. Что бы это ни было, растение или животное, оно нагло пробралось на территорию поселка.
В авангарде растерянно обсуждали препятствие.
— Что за хрень?..
— Обойдем огородами?..
Комаров поводил фонариком; рассеянный луч выхватил рябь посреди неподвижной пересохшей аллеи.
Комаров увел было луч в сторону, но спохватился. Он немыслимо тормозил, этот мент, немыслимо. Не хотел бы я с ним попасть в одну бригаду! То самое, о чем вполголоса предупреждал второй сержант, светлоголовый Саша. Комаров раньше был заводилой, бугром неофициальным, а потом увидел отрезанные ноги напарника, и... Порой в Комарове просыпалось прежнее, но не надолго.
— Булькает, — сказал Комаров.
— Булькает, — согласился я. — Как овсянка густая...
Я уже различал не только силуэты фигур, но и выражения лиц. Бородатое ярило упорно шло на очередной забег.
— Все теперь, хана! — распинался несуразный Яцко, — Полезут по подвалам! Как тогда выкуривать?
— Да все, кранты нам! Это биология, я вам точно...
— Некогда рассуждать, граждане! — воспрял Мартынюк. Тряся щеками, он выбрался на асфальт, и тут же, охнув, спрыгнул обратно на обочину. Каблуки его модных штиблет дымились, в асфальте остались вмятины. — Вот беда... Товарищи, там полно места. Кинем доску между... и проберемся.
— Заткнись, ленивец, — не преминула уколоть своего врага Тамара.
— Это кто у нас такой умный? — оскалил зубы Жан. — «Кинем доску»? Давай, кидай, а мы на тебя посмотрим.
Мартынюк гордо вскинул голову, подумал, но ничего не ответил. Очевидно, решил быть выше.
— Толик, давай сюда! — рыкнул Жан.
Со стороны озера прикатилось эхо, заставившее нас оцепенеть. На что оно похоже? На вздох умирающего титана, на скорбь всех матерей, на сонный зевок хищника.
Внезапно мне почудилось, что над головой прошмыгнула птичка. Птичка или летучая мышь всколыхнула застойный воздух. В первую секунду я не придал этому значения, но Комаров тоже вздрогнул, выругался, напрягая шею, вглядывался во мрак.
— Что это было? Утка?
— Какая утка? — глухо отозвался он. — Передохло все, кроме мух...
Это была явно не гирлянда и не случайно уцелевшая птичка, а нечто юркое, порхающее. Мне послышался стрекот крыльев, так может стрекотать возле уха большая стрекоза,или. Или возникла слуховая галлюцинация. У Белкина уже нет уверенности ни в чем. Однако сколько мы ни вглядывались в сиреневый мрак, больше ничего не заметили. Поселок окутался душной мглой. Лишь кое-где дрыгались в окнах огоньки свечей. Как будто сами дома перемигивались, радуясь, что поймали, наконец, в свои пасти мерзких надоедливых хозяев.
Н-да, Белкину явно не помешал бы поход к психотерапевту.
— Толик, блин, живо! Эта сучара растет!
Похоже, на Жана звуки не действовали, да. Это замечательно, зависть моя не имеет границ. Владелец автомоек Толик сорвался с места, засеменил, расталкивая соседей. В следующую минуту я понял, обо что так сильно стукнулся носом, да. На спине «спортсмен» Толик нес рюкзак. А там...
Баллон и газовая горелка.
— Давай, давай, пока эта гнида не выросла! — Толик и Жан колдовали с пламенем.
Два люка на аллее достигли примерно метрового диаметра, а ближайший, съевший нашу пешеходную канавку и кусок калитки, принял форму кляксы. Да, гнусная такая клякса.Дед говорил, что Муслим наступал на люки в лесу и даже прыгал, но. Этот совершенно не вызывал желания на нем поплясать.
— Давай, жги по центру!!
— Похоже на древесные грибы, верно?
— Хуже. Скорее, плесень! Откуда напасть такая?
Толик крутанул вентиль. Сноп пламени вылетел с хлопком... Будто фотовспышка высветила кусок пространства, наши покореженные, напряженные рожицы, затихшие коттеджи, лежащие вдоль оград, стебли подсолнухов. Меня толкнули сзади; Комаров прорывался вперед, словно разбуженный шатун. Похоже, его сознание снова гуляло по кромке.
— Хватит херней маяться! Собрались за водой, так идем!
— Вот и я говорю, товарищ сержант! — возбудился, поникший было, Мартынюк.
— Сержант, ты для чего позади остался? — Жан стал у милиционера на пути. — Ты нам жопу прикрывать остался
— Родное сердце, вынь пукалку и следи за небом, — подключилась Тамара. Кажется, она воспринимала Комарова как надоедливого гаишника, не более того.
Они упорно не хотели замечать, что пукалка заряжена.
— Я тебе сейчас выну и вставлю, — хмуро пообещал Комаров, поднимая пистолет.
— А кишки не порвутся, орелик? — Жан блеснул в темноте коронками.
— Тебе нравится — ты и жги! — упирался Комаров.
— А может, мы не хотим, чтобы эта дрянь у нас за спиной была! — выступила вперед Тамара. — Тебе, служивый, наплевать, а нам — нет. Это наш поселок!
— Э, ребята, прекратите, — ввинтился между ними водолаз Григорий. Судя по тяжелому, прерывистому дыханию, парень был на грани. Гипертоник, скорее всего, бедняга. Я сам не успевал облизывать губы; кажется, ночами становилось еще жарче.
— Ему было сказано следить за небом, — уперлась Маркеловна. — Он нас всех угробит, лимита несчастная!
— Кто лимита? — двинулся вперед Комаров, но натолкнулся на дуло карабина.
— Сержант, я тебя как человека прошу, — почти нежно начал Жан. — Следи за крышами, будь ласков.
— Да кто вы такой, чтобы здесь командовать? — зашипел из канавы депутат. — Я вам, со своей стороны, обещаю — как только доберусь до связи, вами займутся...
— Компэтэнтные органы, ты хотел сказать? — перебила его директорша. — Смотри, как бы тобой похоронная команда не занялась!
— Если вы будете ругаться, мы никогда не дойдем! — взвыла жена второго «спортсмена».
— Эй, плесень растет! — крикнул «спортсмен» номер один.
Комаров набычился, оценивая противников. Затем медленно сплюнул под ноги и вернулся в хвост колонны, то есть мне за спину.
— Я посмотрю за небом, но один не могу, — пожаловался Григорий. Он пощупал прутья решетки, тянущейся вдоль аллейки, прислонился к ним спиной, упер приклад в колено. За прутьями голым белесым пятном выделялся чей-то пустой бассейн, дальше рябила кирпичная кладка гаража. Столовую лагеря отсюда не было видно, и прекрасно. Я намеревался попросить у Комарова, чтобы он еще разок включил фонарь, уж очень подозрительно чавкнуло в дальнем люке. Раньше они вели себя тихо. Я намеревался, но не попросил, как всегда прогнулся в реверансе перед быдлом.
Кстати, до дальнего люка было метров пятнадцать, но точно в темноте не вычислить. Дальнейшее показало, что пятнадцать метров — не предел.
Когда они голодны.
— На палку давай раструб привяжем! Не суйся вплотную!
Толик отрегулировал напор газа, но в атмосфере явно не хватало кислорода. Или возникла какая-то Другая помеха огню. «спортсмен» встал на одно колено, развернул оружие в сторону люка.
Секунду висела тишина, затем люк запищал. От его писка женщины ойкнули. Комаров вздрогнул у меня за спиной. Я тоже вздрогнул поневоле, не заметил, как близко парень подобрался. — Ага, не нравится!
— Я ж те говорил, огня боится!
Люк верещал, как верещало бы живое существо, имеющее голосовые связки, впрочем. Впрочем, кто сказал, что Оно не было живым?
— Твою мать... — прохрипел кто-то.
Черная плесень билась в конвульсиях. Запахло удивительно сладко и гадко одновременно. Огонь горелки отразился в чернильном озерке, затем на его поверхности вздулся пузырь, больше похожий на гигантскую папиллому, с полметра высотой...
Оно пищало все пронзительнее. Жена второго предпринимателя заткнула уши. Григорий беззвучно матерился. Толик попятился, но оставался к люку слишком близко...
Трус Белкин даже перестал на минуточку думать о запертой в гараже жене, он вспомнил внезапно жаркий август, за миллион лет до сегодняшнего потного состояния. Маленький рахитичный трусишка Белкин тогда прозябал вторую смену в пионерском лагере, с белыми колоннами, да уж. С утренним горном, с удручающе-оптимистичным Лениным на главной аллее и подонками из старшего отряда, которые незаметно выкручивали руки и выдавливали на подушку зубную пасту.
Похождения малолетних онанистов из эпохи тихого часа. Теребя золотушные коленки, Белкин зачарованно следил, как Грыля и Сом отрывают лапки двум пленным кузнечикам. Очевидно, будущий хирург проклюнул скорлупу детской душонки именно в минуты подобных жизнеутверждающих экспериментов. Действо происходило за палатой шестого отряда, в недрах крапивного царства.
— Бела, сгоняй, позырь, вожатых не видать? — приказал толстощекий Грыля, и младший инквизитор Белкин кинулся исполнять.
Пару раз обжегся о крапиву, потирая, приплясывая, произвел разведку. Лагерь мирно переваривал обед, тихий час колыхал дремой занавески в спальнях. Белкин вернулся очень вовремя: Сом изловил двух крупных кузнецов, засунул в майонезную банку и тыкал их сверху иглой, весело приговаривая. Затем Грыля напихал в банку бумажек, прикрыл наполовину крышкой и поджег.
Кузнецы запищали.
— Ни фига себе, а чо они не орут? — упоенно вздрагивал мокрыми губами Сом. Изо рта у Сома вечно воняло; я непроизвольно отворачивался. Но сказать ему об этом прямо было как-то неловко, наверное, потому, что Сом запросто мог врезать по носу. Сом вообще не хотел водиться со мной, низкорослым, худшим вратарем и никаким нападающим. ЭтоГрыля вступился, поскольку наши отцы работали в одной больнице, и у Грыли дома я как-то бывал...
Грыля ойкнул, стукнул банку о камень. Стекло нагрелось, жгло ему руки. Бумага чадила; сквозь чад пронзительно близко трус Белкин различал выпученные насекомьи глазки. Кузнечики сучили пилообразными конечностями, что-то у них шевелилось на кончиках морд, крылья обугливались...
— Сам ты орешь! — ударил авторитетом опытный инквизитор Грыля. — Они орать не могут... А ну, Беля, подержи спичку, сейчас зыкински будет.
Самое страшное, чем могла закончиться история, — это непредвиденная встреча с кем-то из начальства, изъятие спичек, заслуженные кухонные работы, угроза отправки домой... Но Белкину стало наплевать вдруг на самые жестокие преследования со стороны лагерного режима. Ему одномоментно хотелось убежать, заткнув уши, и хотелось остаться с пацанами, досмотреть до конца. Его совершенно не интересовали два хабарика «Столичных», припрятанные Сомом в газетке, не занимали влажные сказки Грыли о том, как он щупал во сне голых девчонок, весь его издерганный, восхитительный и кошмарный мир сосредоточился в майонезной банке... — Беля, ты чо, ухи отморозил?
Трус Белкин обжег себе пальцы и не сразу заметил. Он глядел только на банку, вечная Вселенная растворилась в этот момент. Смысл мироздания разрушался со смертью противных зеленых насекомых. Белкин чувствовал, что зря попросил добавки за обедом. Кислый капустный ком, вяло набирая скорость пер вверх по пищеводу.
Подвергнутые эксперименту пищали. Он их слышал, как не слышал никто. В тот июльский день едва ли такое озарение посетило коротко стриженную пионерскую голову, забитую всевозможной чепухой. Много позже, столетиями заполненных конспектов позже, столетиями бессонных институтских бдений, я изловил в угасших воспоминаниях хворую ниточку. Все было не зря, как не зря вообще все, что происходит. Замороченный, но восторженный студент слышал жалобный писк там, где ушные перепонки других были слишком грубы...
А тогда... Сбежать было все равно что утопиться. Если он сбежит, то лучше бежать, не оглядываясь, до автостанции, а там падать в ноги дяденьке водителю, чтобы довез до города, наврать что угодно, лишь бы доехать! Дома уже неважно, что скажет мама, излупит отец, или простит, но возвращение в лагерь невозможно, лучше смерть на гильотине, лучше нажраться бабушкиных таблеток, потому что. Потому что Грыля и Сом взяли его в свою компанию, показали тайный штаб за забором, научили курить, научили подглядывать за девчоночьим туалетом, и сблевать сейчас — это...
Это даже не позор. Это хуже смерти, потому что завтра весь лагерь, даже младшие отряды будут хохотать и показывать пальцем на слабака, которого стошнило от мертвогокузнечика.
И Белкин сдержался, задышал через нос, до боли сжал кулачочки, и... отступила волна кислотная, свалилась назад в желудок. Тут бы передохнуть, сочинить повод какой и смотаться, но словно штанами к кирпичу, на котором сидел, приклеился...
Оказалось, его притягивала агония. Сом тоже глядел но иначе. Он хихикал, комментировал, предложил поймать еще одного кузнеца, оторвать ему ноги и запустить в банку. Сом просто развлекался.
Сом не слышал, как они пищат.
Грыля объявил, что они орать не могут, но они пищали. Если бы они умерли, так и не озвучив свою жалкую, никому не интересную боль, Белкин бы не запомнил. Но они пищали, возможно, даже не ртами, не глотками, возможно, у них так лопалась кожа или выкипала вода в крыльях.
Это было чертовски притягательно.
Грыля сунул в банку накаленную иглу. С первого раза он не попал, игла остыла, пришлось извести еще несколько спичек, пока инструмент инквизиции обрел нужную кондицию. Кузнечики, всего лишь безмозглые кусачие насекомые, которых и жалеть-то глупо. Белкин незаметно сплюнул, освобождаясь от окисла под языком, моля недавно закупоренный в брезент памятник товарищу Сталину, обещая, что больше себя вести так не будет, что наоборот будет, лишь бы они поскорее издохли...
Но они не дохли, они оказались чертовски живучи. У Грыли на носу аккумулировались мутные капли, в ноздре раздувался пузырь, в уголках рта бушевали заеды. Сом не удержался, извлек кожаный футлярчик с дареным трофейным ножичком, в упоении соскочил со своего кирпича, плюхнулся на живот, не обращая внимания на близкую крапиву, веселыми окриками помогал пухлому Грыле. И вдруг, поймав сетчаткой отражение солнца в трофейном германском ноже, я четко понял, что же именно и кому должен пообещать, чтобы кошмар прекратился.
— Дедуля, — давясь неугомонной смесью капусты, рыбной котлеты и компота, прохрипел про себя маленький трус Белкин, — дедуля, я не буду тебя pасстраивать, я выучусь на хирурга, как ты и как папа, заработаю кучу денег и куплю тебе длинную «Победу», только сделай так, чтобы меня не вырвало...
— Давай, этого коли! Ага, в башку ему, дави гниду...
И помогло, смешно и страшно вспомнить. Со второго раза прошло, кажется, гораздо легче. А потом уже отважился сам, без свидетелей, и препарировал голыми руками, насвистывая, отрывал, изучал, колол, резал...
— ... Жги ее, Толя, дави гниду! — забывшись, шумел Жан Сергеевич.
Я покрутил головой, задышал через нос, вырываясь из миллионов прожитых секунд. Недоразвитый веснушчатый мальчик Белкин провалился в небытие, продолжал где-то безмерно далеко плескаться у пирса, под стук пионерских барабанов...
...Кажется, наша зондеркоманда позабыла, что договаривались соблюдать тишину. В таком гвалте к нам кто угодно мог подобраться, тем более что низкие тучи. Они напрочь отсекли яркий звездный свет.
— Засыхает, сука!
— Под землю уходит, добавь огня!
Лица, скользкие от пота, красные прожилки сосудов, вены у Толика на пределе.
— Берегись!
Люк почти растворился, протек в глубины, оставляя после себя неприглядную рассыпчатую почву, обманчиво влажную, точно изъеденную термитами. Землю смочила отнюдь не вода, а нечто напоминающее мазут, и не дай бог. Не дай бог руками голыми задеть капельки эти, но мы тогда еще не знали...
Люк провалился с рыдающим писком, калитка в лагерь освободилась. В проеме калитки раньше был настелен даже не асфальт, а плотно пригнанные булыжники. Они скатилиськуда-то вниз, вместе с пылающими обрывками черного. Это сложно описать, многослойная структура, полужидкая пемза, мерцающая внутри, на глазах превратилась в маслянисто блестевшие лохмотья. Обрывки полыхали, понесло удушливо мясным, горелым, распахнулась корявая неровная дыра, на дне ее пузырилось, стонало тонко.
Кто-то из мужчин крестился, Яцко скорчился, закрыв уши, Тамара отвернулась, держала ладонью рот. Приветливые лучи солнца окрашивали наши рожи всеми оттенками синего.
— Второй давай, Толян! Глуши гниду...
— Светает, ребята!
— Это идиотизм, детские игры... — задушенно бухтел Мартынюк.
Григорий ворочал головой, отыскивая в небе подозрительные шарообразные предметы. Стеклянной стены пока не предвиделось. Она зарождалась уже, но далеко, пока не набрала скорость и мощь. Спортивный Толик азартно подпалил вторую кляксу. Хлопья черной сажи кружили в воздухе смерчем, оседали на его светлой майке. Второй люк выкинул ложноножку, заставив всех нас попятиться, вспыхнул разом, издав такое же жалобное пиликанье.
— На кой черт связались? Я же говорил, не трожь говно, оно... — прикрывая нос платком, забубнил мне в ухо Комаров.
Он меня и отвлек. Самую капельку отвлек, но еще бы капельку — и конец Белкину. Я успел упасть, потому что. Сработал винтик в мозгах, палочка-выручалочка, наследие Афгана. Щелк — и повалился в травяной некрополь.
Выстрелил третий люк, дальний.
Клякса вздыбилась, выпустила тугую ложноножку, стремительно, как язык хамелеона. Со свистом разрезав воздух, в десяти сантиметрах надо мной пронеслось тугое тело, громадная столовая ложка... Сплющившись, ложка ударила в прутья ограды; спиной и боком я почувствовал, как вздрогнула почва вырвались стальные основания, вбитые в цемент. Комаров повалился в другую сторону. Дважды выстрелило ружье.
— Держи его, держи!
Орал Жан. Долгую секунду я смотрел вверх, на разорванные прутья ограды. То, чем ударил люк, обладало чудовищной силой. Кто-то причитал, невнятно и глухо, словно набрав в рот земли. Стоило приподняться, как в ухо, словно пушечное ядро, воткнулось. Мужской ботинок. Я даже не успел отклониться. Раскровил ухо, по шее потекло. Ботинок Яцко, маленького нескладного Яцко.
Самого Яцко волокло за ноги, трепало из стороны в сторону; тщедушный Вениамин успел вцепиться обеими руками в прутья ограды, его рожица превратилась в сплошной рот, спина изогнулась вопросом. Ложноножка вздулась бицепсом, звенящей аркой над дорогой, она не обвивала ноги Яцко, как змея, хотя многие потом рисовали картину нападения именно так. Ложноножка натянулась на голени человека, она впитывала его, как раструб хищного хобота. Псевдохобот влажно блестел, на его поверхности проявлялся матовый рисунок, вроде паркета елочкой.
— Ааа-аа!!!
Григорий стрелял с колена; бесполезная трата зарядов. Пуля чмокнула, пробив псевдоконечность насквозь, не причинив вреда, разбила стекло в далеком окне.
— Да помогите же ему! — орала Тамара, заламывая руки.
Крик задохнулся, точно выключили звук. Яцко пролетел по параболе, размахивая руками, он вопил так что, наверное слышали во всем поселке. Мне пришло на ум дикое сравнение со спиннингом. Несчастного точно подцепило на крючок, втянуло в люк одним мощным рывком, и сразу стало тихо. Тварь на противоположной обочине не шевелилась, не издавала ни звука, она выглядела точно так же, как и раньше, — плоская черная пленочка, размазанная по пыльной дороге.



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 [ 9 ] 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.