Чтение 17–й страницы книги ~Молния Баязида~

– Услуги будут оплачены! – напыщенно произнес классическую фразу Иван.

Кузнец обрадованно кивнул:

– Тогда прошу в дом. Поговорим.

В доме поговорили конкретно, об ассортименте. Раничева не очень интересовали дорогие в производстве мечи и закаленные сабли, достаточно было рогатин и длинных широких кинжалов. Ну и несколько кольчуг, а заодно и стрелы. Немного подумав, Иван заказал еще и один арбалет.

– Самострел? – переспросил Кузьма. – Дорого будет.

– Плачу!

– Ну, тогда сладим.

Раничев поднялся с лавки:

– И вот еще что… Хотелось бы, чтоб никто не знал…

– Ну, это само собою, – понятливо ухмыльнулся кузнец. – Деньги при вас?

– А как же!

– Половину попрошу вперед.

Расстегнув висевшую на поясе калиту, Раничев отсчитал монеты.

– Когда товар забирать будете? – убрав серебряники со стола, поинтересовался Кузьма.

Иван переглянулся с Хевронием:

– Как можно быстрее. Может, кое-что уже и в запасниках есть?

Кузнец засмеялся:

– Чай, найдется, коль хорошо поискать.

В запасниках нашлись и рогатины, и кинжалы, и стрелы, даже пара коротких кольчужиц.

– Вот славно! – увидев их, обрадовался Иван. – Как раз и нужны такие.

От кузнеца вернулись обратно в корчму, стали собираться. Тут же вертелись и служки и сам хозяин, Ефимий. Все порывался всучить в дорогу кувшинец прогорклой бражки, выдав ее за вино. Раничев на такой обман не повелся, и корчемщик со вздохом отошел. Иван подозвал служку:

– Эй, Антип.

– Слушаю, господине!

– Ты вчера говорил – девки у вас и парни пропали… А на вид, не знаешь, какие?

Антип задумался, припоминая:

– Девки все светленькие, сероглазые, а парни… парни, кажись, смуглявые.

– Угу, – кивнул Иван, и, обернувшись к обозным, скомандовал:

– Трогай!

Обидовские крестьяне встречали барина радостно – хлебом-солью. Радовались, что не повысил оброк, да и надеялись наконец обрести защиту от алчного Ферапонтова монастыря, давно зарившегося на общинные земли. Староста Никодим Рыба вышел вперед, поклонился:

– Банька с дороги готова, боярин!

– Банька – это хорошо, – спешиваясь, улыбнулся Иван. – Но лучше б не сейчас, к вечеру.

– К вечеру еще раз протопим, – Никодим кивнул. – Тогда сейчас кликну, чтоб на стол сбирали.

За столом неспешно беседовали об урожае да о наболевшем – чернецы снова прогнали оброчных из леса. Раничев ухмыльнулся – ничего, недолго уж осталось им беспредельничать. После трапезы Иван велел старосте собрать по деревням крепких парней и обернулся к Лукьяну:

– Ну, парень, действуй! Учи обстоятельно, не спеша, но что б дело знали туго.

– Сделаю, Иване Петрович, – со всей серьезностью кивнул юноша. – Не изволь сомневаться.

Раничев и не сомневался, с удовольствием глядя с крыльца, как Лукьян тренирует деревенских парней.

– Ну, кто так кинжал держит, это ж тебе не сабля? Крепче, крепче надо… А ты зачем рогатину к себе прижал, на медведя собрался?

– Завсегда так шли.

– Так то медведь, а у вас ведь похитрее враги будут. Возьми рогатину за рукоять… э, не так… Дай-кось сюда!

Ухватив короткое копье посередине, Лукьян кивнул парням:

– А ну, нападите-ка на меня… Смелее, смелее. Возьмите вон, палки.

Деревенские обошли его со всех сторон, замахнулись… Раскрутив рогатину между пальцами, молодой воин без особого труда отбил атаку.

– Однако, – удивленно похлопал глазами Михряй, сын старосты. – Неужто и нас такому обучишь?

– А как же! А ну, чего встали? Сейчас бегать будем. Представьте, что во-он на том холме – острожек – и вам его надо взять. Как действовать будете?

– С набега!

– Э, чай у них там стрелы найдутся. Перестреляют, не успеете и добежать.

– Так кольчужки ж…

– Кольчужка хорошую стрелу не удержит.

– Значит – с боков, с боков заходить надоть!

– Верно, Михряй. Так и поступим… Ну, с Богом.

Толпа парней с короткими копьями в руках понеслась к холму. Иван невольно залюбовался ловкой и быстрой фигурой Лукьяна. Всего-то несколько лет назад тютя тютей былпарень, а вот теперь, поди ж ты – воин! Опытный, умелый, обученный, такой немалых дел натворить может.

– Господин, банька готова! – в горницу вошел Никодим Рыба. – Изволь пожаловать.

– А что, уже вечер? – изумился Раничев. Огляделся вокруг – и в самом деле, отражаясь в реке, садилось за дальним лесом солнце. Смеркалось. Теперь недолго и до темноты – осень.

Прихватив чистый рушник, Иван пошел в Никодимову баньку, располагавшуюся у самой реки, в ряду таких же строений. Соседняя баня еще топилась – для парней с Лукьяном.Раничев разделся и, швырнув на камни горячую воду из деревянного корца, забрался на полок. Зашипело, заволокло паром – жар, аж слезы на глазах выступили, не вздохнуть. Иван поискал веник – ага, есть, даже несколько, уже запаренные – взяв, хлестнулся. Ух, хорошо! А еще б парку… Во-от… Уши в трубочку! Эх, еще разок…

Иван напарился так, что едва вылез, прыгнул в реку, вынырнул, поплыл обратно – холодно, хорошо! Солнце только что зашло и последние лучи его золотили вершины берез. Смеркалось.

Раничев вбежал в баньку… и захлопал глазами, увидев сидящую на полке девушку, Марфену.

– Ты как здесь?

– А так… Попарить?

– Давай…

– Ложись тогда…

Напарились. Раничев уже не выскакивал в реку – обливался холодной водой в бане, заодно облил и девчонку. Та засмеялась, вытирая голову рушником, кивнула на кувшин:

– Тут квас. Испей-ка!

Иван посмотрел на крепкое девичье тело с тонкой талией и большой налитой грудью, не выдержав, обнял, притянул ближе. Марфена точно того и ждала – обхватив за плечи, поцеловала в губы, застонала… оба повалились на лавку…

– Хорошо! – встав, Раничев попил квасу и протянул кувшин девушке: – Хочешь?

Марфена кивнула, напилась, провела себя руками по бедрам:

– Я красивая?

– Очень, – не покривил душой Иван.

– А ты бы… – девушка замялась. – Ты бы взял меня к себе служанкою?

Опа! Раничев чуть не поперхнулся квасом. На тебе! Служанкой… Хорошо, не женою. Впрочем, не могла она на то и надеяться, век-то на дворе какой? Она – бывшая холопка, он – почти боярин. Служанкой – куда ни шло, женой – не поймут люди, да и не обвенчает никто, исключая разве что какого-нибудь расстригу-попа.

– Вот что, Марфена, – справился с собою Иван. – Ты как дальше жить думаешь?

– Я-то? – девушка улыбнулась. – А здесь! Больше-то куда мне податься? Народ тут хороший, приветливый, девчонки меня привечают – да и дел полно кругом, уж лишним ртом не буду… А ты чего делать собрался? Слыхала, усадьбу в Угрюмове восстанавливать?

– Ну да, – тихо отозвался Раничев и, что-то вспомнив, спросил:

– Армат Кучюн обычно какой полон приводил? Ну, какой масти – беленьких, там, или смуглявых?

Девушка вздрогнула:

– А разных. Когда светлых, а когда и смуглявых. Обычно – по нескольку пар, тех и других. А чего ты вдруг про него спрашиваешь?

– Понять кое-что хочу, – улыбнулся Иван. – Ну что, пойдем еще париться? – он шлепнул девчонку по ягодицам.

– Пойдем! – смеясь, согласилась та.

Поддали пару…

Вот и пошли дожди, заморосили нудно, занавесило сизыми тучами небо, и мокрые деревья уныло покачивали ветвями в такт завыванию ветра. Несмотря на непогодь, Лукьян уже вторую неделю не покладая рук занимался с парнями, стремясь привить им хотя бы начатки воинской дисциплины. Раничев и сам иногда присоединялся к ним, бегал в охотку, сражался, восстанавливая утраченные было навыки. В общем-то, дожди никого уже не пугали: урожай убран, последние снопы подсушили в овинах, намолотили зерна, заложили в погреба овощи – репу, морковку, свеклу, часть капусты заквасили, часть засолили, вообще, соль берегли – ее мало было, да и дорого, не всякий укупит. Длинными вечерами девки тянули пряжу, рассказывая всякие небылицы, да заводили длинные протяжные песни. К Марфене быстро привыкли, да и она прижилась, ходила вместе со всеми в лес, на реку, в поле – собирать оставшиеся колоски. Частенько заглядывались на нее отроки, да Марфена на них фыркала, прогоняла – все посматривала на Раничева, понимая, что, конечно, не пара она ему, не пара. Да и Лукьян как-то проговорился о боярышне Евдокии, вот и приутихла девка, в баню уж больше к Ивану не пробиралась, нет-нет – да и к ребятам присматриваться начала. Вот, к примеру, Михряй – старосты Никодима сынок – хоть куда парень! Кудрявая голова, косая сажень в плечах – силен да ухватист. Тот же Лукьян – этот, правда, себе на уме, городской, Марфена его, честно сказать, побаивалась даже, то ли дело местные, свои, деревенские. У Михряя, правда, в Чернохватове была зазноба – ясноглазая дева с длинной толстой косою, ну да и кроме старостина сынка вокруг парней хватало. Видя такое дело, Раничев не стал смущать девку, чего, в общем-то, и раньше не делал. А так и совсем вечера коротал в одиночестве, все размышлял, думал. Проблем хватало. Хотел спокойной жизни – пересидеть до весны – ага, нашел спокойствие, как же! С одной стороны – алчные чернецы, с другой – враги-интриганы, с третьей – пропавшие отроки с девами. И все проблемы нужно было решать, попробуй-ка, посиди сложа руки – уж вражины-то не сидели. Не раз и не два замечал уж Иван, как кружили близ деревень незнаемые воинские люди – оружные, в кольчугах да пластинчатых латах. А совсем недавно приметили у рядка какого-то кособородого мужика – не Никитка-ли Хват, верный холоп Аксена? Чувствовал Раничев – не зря они все тут крутились, и оружные, и мужик этот. Ну, с рядком дела пока – тьфу-тьфу-тьфу – шли хорошо, и впрямь, оказался прибыльный бизнес. Даже сейчас, поздней осенью, пока не замерзла река, возвращались с южных сторон торговые струги – из Таны, со стороны ордынской, а кое-кто из самой Кафы плыл. По совету Ивана Захар с Хевронием быстро переориентировали торговлишку с, так сказать, ширпотреба на продуктово-кожевенный лад. Ну, какой купец, возвращаясь домой, откажется прихватить по дороге выделанные кожи по низкой цене, или парное мясо, или те же орехи с медом? Вот и процветала торговля – не великий барыш, зато верный, да и не отходя от дома. Сбили у реки, у брода, рядки из крепких досок под крышею – окромя товаров, там и перекусить можно было горячими пирогами с капустой да зайчатиной, бражки ягодной выпить. Вообще же, к следующему лету можно было бы корчму открыть – попробовать, как делишки пойдут. Пока шли неплохо – каждый день звенела монета. Вот и сейчас, несмотря на дождь, знал Иван – сидят на рядке верные людишки – Кузема со товарищи – по малолетству к забавам воинским покуда негодные. Ну, торговать – тут ведь силы не надо, ум только. Тем более, все меньше и меньше становилось на реке купеческих стругов, иной день – и вообще ни одного. Все же ребята за рядком приглядывали. Раничев даже написал на пергаменте специальный список – «прайс-лист» – мало ли, чего еще захочется покупателям: подковы там, хомуты, гвозди – ежели что, из деревни-то притащить недолго. Вот и сейчас бежит вроде пацан. Взволнованный какой-то, ишь, пот так и сыплет градом. Раничев подошел к волоковому оконцу, прислушался. Пробежав по крыльцу, отрок замолотил в дверь:

– Беда, беда, господине!

– Что такое? – отворил дверь Раничев.

– Чернецы рядки громят, товар портят!

– Что?! Ах они твари…

Иван быстро набросил на плечи травянисто-зеленый кафтан, поверх него – опашень с золочеными пуговицами, к поясу – сабельку в малиновых ножнах, на голову – отороченную бобровым мехом шапку. Вышел на крыльцо, свистнул:

– Коня седлайте!

Вывели из конюшни коня под узорчатым чепраком, Раничев взгромоздился в седло с крылечка, обернувшись, махнул рукой подошедшему Лукьяну:

– Веди своих, парень. Ужо, чернецов проучим.

Юноша кивнул, обернулся к парням, крикнул. Те похватали рогатины, построились ровно – любо-дорого посмотреть.

– Никого до смерти не убивать, – строго предупредил Иван. – Не хватало нам еще и из-за этого с монастырем ссориться.

– А в реку покидать можно? – ухмыльнувшись, тряхнул кудрями Михряй.

– В реку? – Раничев улыбнулся. – Можно. Ну, Лукьяне, показывай, чему твои орлы научились.

Юноша улыбнулся:

– Ну что, ребята, покажем?

– Покажем, господине десятник!

– Ну, тогда бегите, пока весь рядок не разворовали, – смеясь, приказал Иван. – А я потихоньку за вами.

Повернувшись, полтора десятка парней, поудобней перехватив короткие рогатины, ускоряя шаг, направились вслед за своим командиром. Ступали след в след, словно волки, вошли в рощицу – ни одна веточка не дернулась, не шевельнулась. Молодец, Лукьяне!

Раничев тронул поводья и поскакал на небольшой холм у излучины, откуда хорошо просматривался рядок. Доехал, спешился, привязал коня к рябине, посмотрел вперед. Ага – вот и рядок! Часть досок уже оторвана, товар опрокинут, затоптан… Чего они там суетятся-то? А, кажется, поджечь хотят. Ну-ну, по такой-то погоде. Иван поежился – вроде бы и не было уже дождя, не капало, однако зависла в воздухе мелкая холодная морось.

Разгромив рядок, чернецы, подобрав рясы, деловито пинали Кузему. Тот съежился и уже не кричал, закрывая руками разбитое в кровь лицо.

– На тебе, на! – злобно кричал длинный вислоносый монах с маленькими щелястыми глазками – видимо, главный. – Будете знать, как на чужой земле торговаться! – Еще раз пнув парня, он обернулся к своим и требовательно спросил: – Ну, выловили остальных?

– Каких остальных, брате Дементий? Их тут всего трое и было.

– Трое? – Дементий нехорошо ухмыльнулся. – Ну и где же еще два? Упустили, раззявы? Ужо, устроит вам отец-келарь.

Один из монахов вдруг обрадованно кивнул куда-то в сторону леса:

– Эвон, братие! Кажись, словили.

Дементий обернулся, тонкие губы его скривились в нехорошей усмешке. Заложив за спину длинные с покрасневшими ладонями руки, он, набычившись, смотрел, как пара вышедших из лесу чернецов тащила под руки испуганного белобрысого парня.

– А второй где? – Дементий окинул монахов презрительным взглядом.

– Не гневайся, брате, упустили…

– Упустили? Ух! Опосля доложите отцу-келарю.

Монахи заметно приуныли.

Их предводитель грозно взглянул на плачущего мальчишку:

– Кто таков?

– Онфимко, из Гумнова…

– Такой юный, а уже закоренелый тать! – сузив глаза, Дементий покачал головой. – Придется тебя проучить, парень, чтобы знал, как безобразить на святых землях! Ишь, непотребство какое устроили, прости, Господи, – сплюнув, он пнул ногою корзину с орехами… – А ну, подержите его…

Оглянувшись по сторонам, Дементий поднял с земли увесистый дрын, размахнулся… и заверещал, словно угодивший в капкан заяц. Поднятую вверх руку его поразила стрела.

Монахи озадаченно переглянулись, и, увидев выбегающих из лесу парней с рогатинами, резво понеслись к реке. Однако и там их ждала засада – Лукьян оказался неплохим стратегом. Согнанные к реке монахи опасливо попятились к броду.

Пора! – решил Раничев и поскакал к ним во всей красе – зеленом кафтане, опашне с золочеными пуговицами, с висевшей на наборном поясе сабелькой.

– Эх, волчья сыть! – на ходу громко ругался Иван. – Вы пошто мой рядок разорили, собаки? Вот я вам головенки-то оттяпаю!

Чернецы в страхе попадали на колени – одежда Раничева произвела на них неизгладимое впечатление, видно, никак они не ожидали встретить в здешней глуши такого богатого и, несомненно, влиятельного господина.

– Пощади, боярин батюшка! – заканючили монахи. – Не своею волею мы.

– Ага, а волею князя Милославского, так, что ли? – Иван расхохотался и кивнул парням:

– А ну-ка, ребята разложите их, да возьмите в лесу хорошей вицы.

Оброчные с удовольствием это и проделали – задрали зарвавшимся чернецам рясы да вломили от души по филейным частям, особенно усердствовал Онфимко, бил да приговаривал:

– Это – за меня, это снова за меня, а это за Кузему, за Кузему, за Кузему…

Кузема и сам бы, конечно, присоединился к этой экзекуции с радостью, да вот не мог – побили-то его крепко.

– Ничего, – подмигнул парню Иван. – Чай, срастутся ребра!

– Срастутся, – натужно улыбнувшись, Кузема закашлялся.

Вечером пировали – обмывали событие. Первое, так сказать, боевое крещение. Не присутствовавшие на расправе Хевроний и Захар Раскудряк завистливо щурились и все выспрашивали Михряя – расскажи да расскажи. Михряй рассказывал охотно.

На следующий день восстановили рядок – мало ли, кто еще проплывет? Ребятам строго-настрого наказали пастись братию, и, ежели что, бросать все да бежать за подмогой. Впрочем, рядок-то скоро пора пришла прикрывать – судов за последнее время почти что и не было, прохожих-конных – тоже. Не сезон – распутица, осень.

Хотя был там один струг-кораблик – узкий, словно змея. Прошелся на веслах у берега, к пристани не свернул, как шел, так и шел. Бравшая в реке воду Марфена посмотрела на стоявших у кормы судна людей и вдруг вздрогнула. Показалось… Она всмотрелась внимательнее, не поленясь, даже пробежала берегом. Нет, и впрямь – показалось, слава тебе, Господи.

Раничеву неожиданно пришлась по душе простая деревенская жизнь с неспешными разговорами, с закатом в полнеба, с привольной рекою и лесом. Иногда охотились – загоняли зверя, чернецы было рыпнулись – наш лес! – однако Ивану стоило только их слегка припугнуть – и как волной смыло. Обольщаться, правда, не стоило – архимандрит Феофан сволочью был первостатейной, такой ни за что не упустит ни своего, ни чужого. Потому и не прекращал Лукьян тренировки, постепенно превращая деревенскую молодежь во что-то вроде боярской дружины. Боярин, естественно, Раничев – да и местный оброчный люд при нем уже мало кого боялся. Знали, Иван Петрович – господин дюже влиятельный, пусть даже пока и не очень богатый. По просьбе Ивана, в избе старосты Никодима Рыбы поставили перегородку, отгородив комнату, – и в самом-то деле, к чему старостиным родичам по чужим углам ошиваться, когда свой имеется? Комнату Раничев обставил по своему вкусу – прорубил широкое окно, вставил свинцовый переплет со слюдою, полки соорудил под всякую мелочь, из трех составленных вместе лавок – широкую кровать-ложе. Застелил волчьими шкурами – красота! Еще бы электричество провести, да музыкальную аппаратуру. Врубил бы во всю мощь какой-нибудь «Блэк Саббат» – то-то бы радости было! О сигаретах Иван так не скучал, как по музыке. Без сигарет-то как-то привык уже обходиться, в лагере, правда, опять закурил – да здесь отпустило. Все чаще длинными вечерами, слушая, как поют за стенкой песни тянущие пряжу девы, Раничев вспоминал Евдоксю. Как она там? Сумела ли вовремя сбежать с парохода? Добралась ли до дальней деревни? Должна. Не одна ведь – с Игорем-пионером, а денег у них хватит. По крайней мере – должно.

От нечего делать Иван днями напролет резался в шахматы с Хевронием или с Никодимом. Потом, надумав-таки, вырезал из липы костяшки домино – игра мужикам понравилась, частенько теперь козла забивали. Так бы и жил Иван Петрович, ни о чем особенно не тужа, – монастырь пока о себе не напоминал, враги – тоже, если б как-то под вечер…

Он как раз возвращался с охоты, по пути заехал к Захару, выпили, попели песен, потом Иван уселся в седло, поглаживая притороченную к луке добычу – двух зайцев и рябчика, простившись, поехал. Да и пора уж было – темнело теперь рано и быстро. Уже подъезжая к Обидову, увидел – что-то не так! Как-то тихо и чересчур благостно – ни песен, ни крика, ни веселой ругани, даже собаки, и те, казалось, лаяли с осторожностью. Раничев на всякий случай поправил поудобней кинжал. Впрочем, ежели что, так предупредил бы кто-нибудь. Въехав в ворота, поймал подхватившего коня под уздцы мальчишку:

– Чего тут?

– Болярин княжий приехал, аль дьяк, – тут же доложил пацан. – С ним дюжина воев – все оружные, в кольчугах, со щитами червлеными.

– Ну, дюжина – не так и много, – Иван лихорадочно просчитывал – кто бы это мог быть? – Зачем приехал-то, не знаешь?

– К тебе, господине.

Вот те раз! Раничев пожал плечами – оказывается, к нему важные гости, а он и не в курсах. Осторожно оббил о крыльцо налипшую к сапогам грязь, толкнул дверь…

– А вот и боярин! – бросился навстречу ему Никодим Рыба. – Гость к тебе, господине, говорит – самого Олега Иваныча, князя, посланник!

Сидевший за столом в окружении воинов пожилой человек с длинными седыми волосами и небольшой остроконечной бородкой встал и с достоинством представился:

– Дмитрий Федоров сын Хвостин, великого князя Олега Ивановича Рязанского дворянин думный.

Раничев поклонился, с любопытством глядя на гостя:

– Что-то я вас не припомню, мой господин.

– Как и я – вас, – думный дворянин хохотнул. – Однако, как говорили римляне, potius sero quam nunquam – лучше поздно, чем никогда.

Посланец вызывал явную симпатию – не наезжает, говорит спокойно, в глаза смотрит прямо.

– Тогда прошу в мои покои, – церемонно поклонясь, Иван сделал приглашающий жест. – Вы голодны?

– Нет, по пути перекусили в корчме.