Чтение 69–й страницы книги ~Память льда~

Помедлив, Грантл пожал плечами: — Интересно, что она услышит.

— Интересно, — ответил Итковиан.

Они ехали не спеша. За ними следовал легион Грантла — пестрая толпа, бредущая, словно пираты, надеющиеся отыскать на берегу ферму и ограбить ее. Некоторое время назад Итковиан завел речь о том, что некоторая муштра может оказаться полезной, но Грантл усмехнулся и промолчал.

Смертный Меч Трейка презирал армию, как и все, хоть отдаленно связанное с военным делом. Он был равнодушен к дисциплине и назначил всего одного офицера — по счастливому совпадению, солдата из Гвардии Леста — для управления восемью десятками ополченцев. Каменноглазые отбросы, так он со смехом именовал их.

Грантл во всех отношениях был противоположностью Итковиана.

— Вот она и назад, — пробурчал Смертный Меч.

— Она скачет, — заметил Итковиан, — с драматическим видом.

— Да. Свирепость, свойственная отбившим задницу о седло. Я много о таком слышал.

Итковиан глянул на Грантла. — Простите мое любопытство… Я думал, вы и она…

— Пару раз, — ответил тот. — Увы, мы тогда были пьяные. Признаю, она набралась больше меня. Мы вообще-то об этом больше не толковали. Ткнулись в этот вопрос однажды — и кончили рассуждениями о том, кто был ловчее. А, подруга! Какие вести?

Она дернула поводья. Лошадь застучала копытами, подняв пыль. — Какого Худа мне вам рассказывать?

— Тогда какого Худа ты вернулась?

Она усмехнулась. — Я просто вернулась в строй, дубина. А ты, Итковиан — лучше чтобы с твой стороны намека на ухмылку не было. Или я тебя убью.

— Не посмею, сир.

— Рада слышать.

— Ну? — спросил Грантл.

— Что ну?

— Новости, женщина!

— О, это. Чудесные новости, конечно же, в последние дни мы только такие и слышим. Радостные откровения. Удачные времена…

— Стонни.

— Старые друзья, Грантл! Катят в лиге сзади. Большая карета из костей, влекомая с такой скоростью, какой от волов не ожидаешь. Сзади пара телег, под завязку груженыхстарьем — о, я сказала старьем? Я же имела в виду добычу, включая множество сушеных трупов. И старик на месте кучера. Держит в подоле драную кошку. Как, ты не узнал? Это же старые друзья!

Лицо Грантла окаменело, глаза стали холодными. — А Бьюка нет?

— Даже лошади нет. Или он улетел, или…

Смертный Меч повернул коня и вбил каблуки ему в бока.

Итковиан помедлил. Поглядел на Стонни и удивился, увидев на ее лице неприкрытую симпатию. Она бросила на него взгляд зеленых глаз: — Такой любому по нраву, а? — тихо сказала она.

Итковиан кивнул и опустил забрало малазанского шлема. Небольшая перемена позиции, быстрый рывок поводьев — и вышколенное животное двинулось веред, радуясь возможности размять ноги. Итковиан весил меньше, поэтому быстро догнал Грантла. Конь даруджа уже запыхался.

— Сир! — крикнул Итковиан. — Потише, сир! Или ним придется ехать назад в одном седле!

Грантл прошипел ругательство, еще подгоняя коня, но потом расслабился, отпустил поводья, и животное постепенно перешло в легкий галоп.

— Быстрой рысью, сир, — предложил Итковиан. — Через сто саженей перейдем на шаг, чтобы он мог опустить голову и свободно вдохнуть.

— Извини, Итковиан, — сказал Грантл, чуть помедлив. — Мой гнев последние дни ничто не подогревало, но, кажется, он стал еще сильнее.

— Трейк может…

— Нет, друг, даже не пытайся. Я уже сказал. Мне плевать, чего там Трейк хочет или желает от меня, и вам всем лучше обо мне в таком ключе не думать. 'Смертный Меч'. Ненавижу титулы. Мне даже капитаном каравана не нравилось называться. Разве чтобы набить себе цену.

— Вы хотите причинить вред этим странникам, сир?

— Ты хорошо знаешь кто они.

— Да.

— У меня есть друг…

— Да, по имени Бьюк. Помню его. Человек, сломленный горем. Я однажды предложил облегчить его ношу, но он отказался.

Грантл резко обернулся: — Ты ему? И он отказался?

Итковиан кивнул: — Может быть, надо было более… прямо.

— Нужно было схватить его за горло и не слушать, что он лепечет. Так новая Надежный Щит поступила с одноглазым Первенцем Анастером? И теперь тот скачет рядом с ней…

— Ничего не сознавая. Он не более чем оболочка, сир. В нем не было ничего, кроме боли. Ее изъятие изъяло и разум. Вы желали бы Бьюку такой судьбы, сир?

Лицо даруджа скривилось.

Им оставалось не более трети лиги, если расчет Стонни был точен, однако песчаные дюны затрудняли обзор, и о близости фургона всадников оповестил звук — принесенное ветром тихое клацанье.

Они въехали на гребень и вынуждены были натянуть удила, чтобы не врезаться в волов.

Эмансипор Риз намотал на голову грязную повязку, которая не скрывала только припухший правый глаз и вздувшуюся щеку. Кошка завопила при внезапном появлении незнакомцев, прыгнула на грудь, на левое плечо и исчезла в куче костей К'чайн Че'малле на крыше. Сам Риз подскочил на сиденье, чуть не свалившись, но сумел вернуть равновесие.

— Буфлюфки! Фто фы деаете? Фыфанье Фуда!

— Извините, сир, — сказал Итковиан, — если мы вас испугали. Вы ранены…

— Рафен? Тфа. Сува. Олифк. Кофтсшк.

Итковиан недоуменно глянул на Грантла.

Смертный Меч пожал плечами. — Может, оливковые косточки?

— А! — Риз яростно кивнул и сразу болезненно заморгал. — Фто фы фофисе?

Грантл глубоко вздохнул. — Правду, Риз. Где Бьюк?

Лакей дернул плесом: — Уфел.

— Они…

— Неф! Уфел! Уветел! — Он замахал руками вверх и вниз. — Флоп, флоп! Фферх! Пняфно?

Грантл вздохнул, отвернулся и кивнул. — Ну ладно, — сказал он миг спустя.

Дверь кареты открылась, выглянул Бочелен. — Почему мы оста… а, караванный охранник… и Серый Меч, похоже. Но где же ваша форма, сир?

— Не вижу нужды…

— Не обращайте внимания, — прервал вылезавший наружу Бочелен. — Мне не очень интересен ваш ответ. Ну, господа, у вас есть что обсудить? Простите грубость, если сможете — я устал и рассержен. Увы, уже давно. Прошу подумать и не раздражать меня. Очень советую. Еще одна неприятная сцена — и мой гнев прорвется. Ручаюсь, это будет действительно неприятно. А теперь — что вам от нас нужно?

— Ничего, — сказал Грантл.

Некромант слегка поднял тонкую бровь. — Ничего?

— Я приехал расспросить о Бьюке.

— Бьюке? Кто… ах, да, этот. Ну, когда в следующий раз его увидите, скажите, что он уволен.

— Непременно.

Некоторое время все молчали. Итковиан откашлялся. — Сир, — сказал он Бочелену, — ваш слуга сломал зуб и кажется, ему очень нехорошо. Уверен, с вашим мастерством…

Бочелен повернулся поглядеть на Риза. — А, вот и объяснение повязке. Признаю, я удивлялся его… внезапно обретенному местному акценту. А вот в чем было дело. Ладно, Риз — кажется, я снова должен попросить Корбала Броча приготовиться к операции. Это ведь уже третий сломанный зуб? Не сомневаюсь, снова оливки. Если уверен, что их косточки — смертельный яд, зачем же есть означенные плоды? Ладно, не обращайте внимания.

— Неф! Не дадо оферасии, пофалуйфта! Профу!

— Что вы там болтаете, человек? Тихо! И сотрите слюну — это не эстетично. Думаете, я не чувствую вашу боль, слуга? Из глаз текут слезы, и вы бледный — смертельно бледный. А поглядите, как вас трясет — нельзя терять ни минуты! Корбал Броч! Выходите, если не возражаете, и возьмите свой черный мешок! Корбал!

В ответ карета слегка покачнулась.

Грантл разворачивал коня. Итковиан последовал его примеру.

— Тогда до скорого, господа! — крикнул им в спины Бочелен. — Будьте уверены, я вам благодарен за заботу о состоянии моего лакея. Как и он сам. Когда он сможет говорить членораздельно, он, без сомнения, скажет вам об этом сам.

Грантл резко махнул рукой.

Они направились к Легиону Трейка.

Внимание Итковиана привлекло тихое бормотание Грантла. Он увидел, что Смертный Меч улыбается.

— Что вас так позабавило, сир?

— Вы, Итковиан. Думаю, Риз будет проклинать вашу заботу до конца своих дней.

— Это будет странный способ благодарить. Его не исцелят?

— О да, я уверен, что исцелят. Но тут есть о чем поразмышлять. Иногда лечение хуже болезни.

— Что это значит?

— Спросите Эмансипора Риза, когда снова увидитесь.

— Очень хорошо, я так и сделаю, сир.* * *

К стенам прилип запах дыма. Множество темных пятен на коврах свидетельствовали о избиении священников в залах, коридорах и приделах храма.

Коль задумался: доволен ли Худ, что к нему отправили его собственных детей прямо из его священного убежища.

Кажется, нелегко осквернить место, посвященное смерти. Сидящий на каменной скамье у входа в гробницу дарудж чувствовал вокруг дыхание холодных, равнодушных, ничуть не потерявших в могуществе сил.

Муриллио мерил шагами главный проход, справа от Коля, то исчезая из вида, то вновь показываясь.

Где-то в святилище Рыцарь Смерти готовил постель для Майб. Прошло три звона с тех пор, как избранный служитель Худа удалился в комнату внутри гробницы, и двери сами закрылись за ним.

Коль подождал, когда Муриллио снова покажется. — Он не может выпустить мечи из рук.

— Муриллио глянул на него: — И что?

— Ну, — прогудел Коль, — поэтому ему нужно три звона, чтобы приготовить постель.

Его друг подозрительно прищурился: — Это должно быть смешным?

— Не совсем. Я думал прагматически. Я пытался вообразить физические неудобства — как сделать хоть что-то с мечами в руках. Вот и все.

Муриллио хотел что-то ответить, но передумал, неслышно ругнулся, отвернулся и снова стал расхаживать по коридору.

Пять дней назад они доставили Майб в храм и поместили в комнату высокопоставленного жреца. Потом разгрузили фургон и сложили припасы в кладовке, усыпанной черепками сотен разбитых кувшинов, покрытой липкими винными пятнами. Воздух там был сперт и вонял, словно фартук трактирщика.

Теперь каждый глоток еды и воды отдавал прокисшим вином, напоминая Колю о двух годах пьянства, когда он, влюбленный и самолюбивый, тонул в темных водах страдания. Он привык говорить, что стал совсем другим человеком, но сейчас мир как-то незаметно повернулся кругом, и то, что он оставил за спиной, вдруг снова встало перед ним.

Хуже того, самонаблюдение — для него, по крайней мере — было зыбучими песками, и на дне песчаной воронки его поджидал паук. Коль отлично знал, что способен сожрать самого себя такими мыслями.

Муриллио снова показался в коридоре.

— Слепо танцует муравей, — сказал Коль.

— Что?

— Старая детская сказка. Не помнишь?

— Что, разум потерял?

— Еще нет. По крайней мере, сам я так не думаю.

— Но это же так, Коль. Ты сам и не заметишь.

Муриллио снова развернулся и ушел в коридор, пропав из вида. Мир незримо вращается вокруг нас. Слепой танцует, ходя кругами. Не убежать от себя самого, и все твои мечты ярко сверкают ночью, но сереют при свете дня. И то и другое — гибельно. Кто тот клятый поэт? Мстительный. Сирота, как он говорит. Написал тысячу сказок, чтобы пугатьдетей. Был побит камнями толпой в Даруджистане, но выжил. Думаю, это было очень давно. Но и сейчас его сказки живут на улицах. Песенки, считалки в детских играх.

Чертовски мрачно, если спросите меня.

Он пошевелился, стараясь очистить разум и не провалиться в очередную ловушку памяти. Прежде чем красть его имение, прежде чем разрушить его жизнь, Симталь сказала, что носит его ребенка. Он гадал, существовал ли вообще этот ребенок — Симталь сражалась ложью, как иные ножом. Не было объявлений о рождении. Хотя, конечно же, в дни своего падения он вполне мог пропустить такую весть. Но ему бы сказали, не тогда, так позже…

Муриллио появился.

— Один момент, — сказал Коль.

— Что теперь? Жук прыгает на спине? Червь кружит в норе?

— Вопрос.

— Ладно, если настаиваешь.

— Ты что-то слышал о рожденном Симталь ребенке? — Он увидел, как лицо его друга посуровело, глаза сузились: — Не в этом храме задавать такой вопрос, Коль.

— Тем не менее я его задал.

— Не думаю, что ты готов…

— Не тебе решать. Нужно лучше меня знать, Муриллио. Черт дери, я же месяцами заседал в Совете? И я не готов? Что за чепуха…

— Ладно, ладно! Все это лишь слухи…

— Не лги мне.

— Я не лгу. Несколько месяцев после твоей… гм, кончины… она не появлялась на людях. Конечно, говорила, что держит траур, хотя все знали…

— Да, я знаю, что все знали. Так она скрылась на время. Дальше.

— Ну, мы думали, что она упрочняет свои позиции. За сценой. Раллик за ней следил. По крайней, мере, старался. Он может знать больше.

— И вы двое никогда не обсуждали, что с ней, как она выглядит? Муриллио…

— Ну, что мог Раллик знать о материнстве?

— Когда они в положении, растут животы и увеличиваются груди. Уверен, наш друг убийца видел на улицах пару таких женщин — не думал же он, что они съели дыню целиком?

— Не надо сарказма, Коль. Как я и говорил, я ни в чем не уверен.

— Как насчет слуг нашего поместья? И разных там повитух?

— Раллик никогда не упоминал…

— О, что за наблюдательный ассасин.

— Отлично! — крикнул Муриллио. — Скажу что думаю. У нее был ребенок. Она его отослала. Куда-то. Не думаю, что она совсем от него избавилась. В некотором роде он был ей нужен — управляемый наследник, приманка для женихов или невест. Симталь из низкого рода; все ее связи с прошлой средой были тайными — ты сам это знаешь. Думаю, она отослала ребенка куда-то, где никто не подумает искать.

— Сейчас примерно три, — сказал Коль, опершись спиной о стену. Он закрыл глаза. — Три года…

— Может быть. Но за все время никаких следов…

— Вам нужна была моя кровь. Барук…

— Да уж, — фыркнул Муриллио. — Мы бы просто подошли и нацедили на улице, когда ты валялся пьяным.

— Почему бы нет?

— Потому что, осел, в этом не было особой нужды!

— Ясно. Но сейчас я уже месяцы иду не шатаясь.

— Тогда иди к Баруку.

— И пойду. Теперь, когда все узнал.

— Слушай, друг. Я повидал на своем веку много пьяниц. Ты трезв четыре, пять месяцев — и считаешь это вечностью. Но я все еще помню человека, счищавшего блевотину с одежды. Человека, который падал на ходу. Я не намерен спешить — слишком рано…

— Я слышу. Я не кляну тебя за твое решение, Муриллио. Ты имеешь право быть осторожным. Но сейчас — сейчас я вижу причину. Настоящую причину держать себя в руках.

— Коль, ты же не думаешь придти в дом, где растет ребенок, и утащить его оттуда…

— Почему нет? Он мой.

— И ты уже приготовил ему место на полке, а?

— Думаешь, я не подниму ребенка?

— Знаю, что не поднимешь. Но, если сделать все правильно, ты сможешь следить, как он растет, дарить ему особые возможности.

— Скрытый благодетель. Хм. Это может быть… благородно.

— Скажем честно: это обычный путь, Коль. Ничего благородного и героического.

— И ты звался другом.

— Я и есть друг.

Коль вздохнул. — Так и есть, хотя не знаю, чем я заслужил такую дружбу.

— Не хочу вгонять тебя в уныние, так что обсудим это позже.

Тяжелая каменная дверь гробницы распахнулась.