Чтение 11–й страницы книги ~Творцы миров~

– Спасибо, – сказал я саркастически, – заметил все-таки. Кстати, с Новым годом! Новым счастьем, это я про свой приход. Новый год – это новая надежда изменить свою жизнь к лучшему, ничего для этого не делая.

Николай спросил с удивлением:

– Сегодня – Новый год?! Тогда еще по двести… Сегодня какое число?.. Первое? А тридцать первое было?

Я сказал тепло:

– А теперь, раз я не один такой придурок, что первого января пришел на работу, марш за свои столы, а то начну кровавые репрессии. А ты, Ворпед, покажи-ка мне инструментарий создания чара… Помнится, обещал что-то совсем необыкновенное.

Николай сказал бодро:

– Есть примета: как встретишь Новый год, так и весь год будешь!

– Жуть, – пробормотал Скоффин. – Я все мечтаю, что у нас взорвется что-нибудь, все взлетим на воздух и будем счастливы… а тут такая жуть впереди!

Ворпед уже нетерпеливо ждал меня у своего стола, на дисплее высветились три ярких скина. Николай бросил ревниво:

– Фигня, ничего необыкновенного он не сделал. И не сделает. По дефолту.

Ворпед нахмурился, я отыскал и подтащил свободное кресло, Ворпед начал объяснять процесс создания нового персонажа. Теперь, значит, в настройках гигантский, ну просто гигантский выбор моделей, плюс возможность самому менять характеристики. Но если раньше меняли только рост, цвет кожи и волос, а также небольшие подвижки в чертах лица, то теперь можно кроить тело с учетом более чем шести сотен встроенных параметров. Собственно, ничего революционного, как Ворпед пробормотал сам же стеснительно, Николай чуточку прав, разработчики могли такое всобачить и раньше. Но при общем примитивизме игр тех лет глупо пару часов настраивать внешность персонажа, если в игре почти все выглядят одинаково, хватит и того, что отличаются по росту и габаритам. Зато теперь, когда на мощном железе делаем суперграфику, впервые размер и форма ресниц будут хотя бы замеченными.

Скоффин и Секира, радуясь возможности выдернуть из кресел онемевшие от многочасового сидения задницы, добрались до стола Ворпеда, нависли над нашими головами, старчески охая и растирая поясницы. Оба с видом умудренных эстетов присматривались, как Ворпед вводит границы от и до, Николай сказал в задумчивости:

– А почему размер пенисов в этих границах?

– Потому что меньше – это уже не пенис, – буркнул Ворпед, – а больше… таких просто не бывает!

Скоффин тут же увидел возможность оспорить, сказал сварливо:

– Ну и что? Для любителей экзотики дадим возможность увидеть и потрогать… э-э… нечто более весомое.

– Для экстремалов, – вставил заглядывающий через плечо Секира.

Ворпед сказал раздраженно:

– Пошли вон! Будете отвечать за пенисы, вот тогда и делайте что хотите. А я не хочу, чтобы меня привлекли за умышленное нанесение вреда здоровью потребителя. Вот с этим, видите?.. и то уж бывали разрывы вагины и прочие неприятности. Я что, с потолка беру? Вот справочник!

Скоффин взял в руки, полистал, брезгливо рассматривая иллюстрации.

– Гм, немало чудес… Разнообразие… А менять по ходу игры нельзя?

– Нет, – твердо ответил Ворпед. – Пусть создают другого перса. По той же цене.

– Что, и твинков нельзя? – удивился Скоффин. – На том же акке?

– На одном акке можно до двенадцати, – ответил Ворпед неохотно, – хотя не понимаю, зачем столько… Но процесс удаления растянем на пару месяцев. Чтоб неповадно было. Ну, вы поняли.

– Да это ясно, – согласился Николай, он отошел на пару шагов, заметил одобрительно: – Ты молодец, про надзорные службы забывать не надо. В последнее время совсем оборзели! Вроде бы об интересах потребителей пекутся, а сами все купоны стригут. Три шкуры с нас сдерут за любой промах. А то и по миру пустят.

Секира хлопнул себя по лбу:

– Слушай, есть испытанный способ!

– Какой?

– Да как мы и раньше делали, но по мелочи. Делаем все, согласно рамкам закона, потом запускаем через Интернет небольшой такой патчик, якобы от хакеров или независимых разработчиков. А там все, что народ жаждет. Можем такие пенисы забацать, что одно загляденье!

Николай проворчал:

– Ну да, как текстуры прорабатывать в стенах домов, так у вас вдохновления нет, сволочи ленивые. А как пенисы конструировать – так и на сверхурочные готовы остаться. Даже без выплаты прибавки к жалованью.

Секира заканючил тоненьким голоском:

– Дяденька, но вам же самому интересно…

Николай фыркнул:

– Мне? Ты за кого меня принимаешь?.. А вот вагины – да, к этому разработчику я бы заглянул, заглянул. Там тоже можно нафантазировать. И в самом деле сделать, как пишутв рекламных проспектах борделей: мы исполним все самые-самые смелые и безумные ваши мечты! Даже те, что за пределами…

– За пределами чего? – уточнил Скоффин педантично.

– За пределами, – ответил Николай сварливо. – Тебе непонятно?

– Непонятно, – обманчиво кротко сказал Скофин. – Я ж не политик, я программист. Мне нужно точно…

Секира вскрикнул торопливо:

– Я!.. Я!… Я возьмусь разрабатывать!.. У меня такая фантазия, такая фантазия!.. В смысле, на эту тему, а то текстуры стен у меня что-то в самом деле не очень…

Ворпед фыркнул.

– Не сомневаюсь. Разве что их тоже разрисовать вагинами? Уверен, весь наш коллектив охотно пойдет к тебе в консультанты и в генераторы идей. Даже в подмастерья.

Николай сказал задумчиво:

– Ну, еще бы. Руки набили, когда письки на заборах рисовали. У них этот талант с детства. А я вот думаю, щас шеф очнется от похмелья, терзающего его душу, да как врежетвсем…

Глава 2

Время обеда подкралось незаметно, Скоффин проворчал, что свинство какое: желудок не желает понимать, что все магазины и кафе закрыты по случаю Нового года, народ ужирается по квартирам. Николай, хитро улыбаясь, распахнул холодильник. Скоффин заглянул, уважительно покрутил головой.

– Вот что значит хохол! Запасливый, как хомяк. А это что за самый большой пакет? Сало?

– Тебе вредно, – сказал Николай твердо. – Ты и так толстый.

– Это я толстый?

Я поглядывал, как они, привычно переругиваясь, сварганили на стол довольно приличный обед, даже лучше, чем обычно, все-таки мы больше всухомятку, но теперь оба почему-то с великим вниманием присматривались к Кулиеву.

Скоффин нарезал ветчину тонкими широкими ломтиками, руки двигаются с ювелирной точностью, сказал задумчиво:

– Мне кажется, мы начинаем забывать о нашем великом предназначении сохранять и даже беречь наследие предков… Вот Костя Кулиев, мы же знаем, что он Кайсын, но почему вдруг стал Костей?.. Это нехорошо! Нельзя забывать корни, надо гордиться великим прошлого своего народа… кстати, какой у тебя народ?.. нужно поддерживать культурные традиции, учить тайком язык своих предков, а не говорить на языке захватчиков, что спиваются и вырождаются, вырождаются и спиваются, а самые непьющие едут гастарбайтерами на цветущую Украину и в богатейшую Грузию… Вот-вот эта земля снова будет принадлежать нам, истинным арийцам… истинным семитам и самым истинным… ты кто? Ах,татарин, значит, ты – наследник великого дела Чингисхана…

Бедный Кулиев вяло отнекивался, в самом деле по-восточному деликатный, не может сразу послать по-русски, пожаловался мне плаксиво:

– Ну чего они ко мне, а?..

– Держись, – посоветовал я. – Благодаря тебе хохол и еврей сплотили ряды.

– Ну вот, – сказал он еще плаксивее, – и ты тоже… Зачем им это надо?

Аллодис предположил задумчиво:

– У обоих большой и постоянно пополняемый запас анекдотов про чурок, мусульман и шахидов. Сейчас у обоих близок критический порог, все сундуки переполнены…

Кулиев спросил испуганно:

– И что, все вывалят на меня?

Секира жевал мясо непривычно медленно, с задумчивым видом, наконец предложил очень серьезно:

– А может, в самом деле Кулиева в исламисты? А то у нас какой-то двуполярный мир, плюс нейтралы. А так появится еще и великая исламская цивилизация, молодая и дерзкая…

Кулиев даже побледнел от перспективы защищать молодую и дерзкую, замахал белыми, совсем не смуглыми ручками:

– Нет-нет, пусть тогда Скоффин, если так уж надо. В нем что-то… турецкое. А во мне что, одна фамилия…

– Фамилия – это главное, – сказал Николай твердо. – Ты не просто тюрк, наследник великой империи Османов, ты еще и продолжатель традиций Навуходоносора! В твоей фамилии, если сделать двенадцать небольших допущений, явно читается «Гильгамеш»! В твоей крови гены великих завоевателей прошлого, ты же Чингисхан и Аттила по крови и еще хан Кипчак, который князя Игоря… того самого, что «Не лепо ли ни бяше, о дайте-дайте мне свободу…».

– И что, – спросил Кулиев непонимающе, – если дать?

Скоффин лицемерно вздохнул.

– Плохо знаешь историю. Он показал бы всем, а нам в первую очередь – кузькину мать.

– Это ты плохо знаешь, – уличил Секира. – Кузькину мать показывал Никита Сергеич!

– А Кулиев покажет всем талибан, шахидизм и ваххабитство, – сказал Николай кровожадно. – Над миром засияла молодая и грозная эра ислама! Да здравствует зеленое знамя пророка! Костя, мы поздравляем тебя с твоим стойким отстаиванием заветов предков! Если надо для камлания тебе бубен с колокольчиками – только свистни! Все найдем для друга, чтобы он не отрывался от корней и не стал Кайсыном, не помнящим родства. Но не сдавайся этому молоху глобализма и насильственного слияния в одну странноватую вообще-то общемировую семью, где хоть и семья, а сигареты врозь, да и жены все равно не общие… на кой хрен нам такой глобализм?

Секира пожирал мясо с гречневой кашей в молчании, не вовлекаясь в наши отдыхальную языкочесалку. У него самая увлекательная, как он полагает, и самая скучная, по мнению остальных, работа: экономика баймы. Игры на повышение и понижение, подсчет затрат на захват замков и установление победителями своего процента с продаж, разработка микромодели всего человеческого общества с его биржами, брокерами и прочим-прочим. Тот, кто первым успеет узнать о повышении налога и вовремя просчитает новую цену на материалы, тот срубит бешеные деньги только на том, что скупит по старой цене шоты и блессиды, неходовые мечи и доспехи на рынке, дабы разбить на кристаллы и продать уже по новой цене…

К его столу постоянно подходили те, кто считает себя великими знатоками байм, а мы чуть ли не все такие, начинали давать свысока советы, на что Секира с обезоруживающей простотой говорил, что эта старая идея давно реализована в таких-то и таких-то баймах, где доказала свою малоэффективность, либо объяснял, почему предлагаемую модель экономики лучше предложить товарищу Фиделю Кастро или Ким Ир Сену, но не в этот весьма сложный и теперь уже почти сбалансированный мир рыночной экономики…

Я перестал слушать, как Кулиева приобщают к корням, повернулся к Секире:

– Ты уверен, что такая модель корректна? В рилайфе, к примеру, ничто не берется из ничего. А ты оставляешь лазейку, чтобы игроки запросто могли вбросить через личный кабинет вмз или даже доллары!

– Корректна, – возразил Секира. – В рилайфе тоже экономика не вполне замкнута. Вон мы Белоруссию подкармливаем, газ продаем втрое дешевле, чем в Европу…

Я уточнил:

– Это применительно к регионам, а если взять экономику всего человечества? Там из страны в страну – это из одного кармана в другой.

Секира покачал головой:

– Все равно. Даже в земной экономике не все производится ее руками. Ту же нефть и газ получают бесплатно. Только и усилий, что вытащить из-под земли. Или берем энергию ветра, воды… Или вообще – солнечную энергию? Берем уже готовую. Это то же самое, что вбрасываем реальные деньги в виртуал. Тот живет по своим законам, сам производит все… почти все, но нефть, газ и прочие полезные ископаемые получает уже готовыми. Что не мешает искать альтернативные источники энергии. Если удастся массово выращивать маис, из которого уже добываем горючее для автомобилей, то наша игра… тьфу, рилайф перейдет полностью на самопроизводство.

Скоффин повернул голову в нашу сторону, послушал, набычившись.

– Ерунда, – заявил он безапелляционно. – Хоть и говорят, что надо играть по-честному, то есть, только на заработанное в самой игре, но это же сильно затормозит прогресс! Я сейчас на пятьдесят втором лэвеле в Эверквесте, а был бы разве что на двадцатом с теми хреновыми доспехами, что получил по квесту!.. Нет, честно это или нечестно, но я за то, чтобы вбрасывать в экономику нефть и газ!

В помещении офиса мертвая тишина, если не считать мерного гудения компов, но к нему так привыкли, что не воспринимаем. Все работают сосредоточенно, не стучат станки, не грюкают траками шагающие экскаваторы, не садятся с надсадным ревом на голову тяжелые транспортные самолеты, но все равно чувствую, что делаем нечто огромное и массивное.

Картинку на экране мы все, все люди, воспринимаем как реальную. И хотя умом понимаем, что это не совсем реальность, но все равно радуемся, глядя на нее, горюем, злимся, ликуем. Для человека там в самом деле реальный мир, в котором что-то происходит, а если это не фильм, а байма, то многое зависит от нас, нашей воли, ума, выдержки или дипломатии.

Это свойство смотреть на экран и видеть картинку – только у человека. Ни собака, ни обезьяна, ни тем более прочие звери и птицы – никто не видит там того, что видим мы. Для них это просто мелькание света и цветных пятен. Они не видят кино, даже не различают рисунка или фотографий на бумаге. Только человек все это видит, осознает. Более того, начинает воспринимать тот мир порой настолько ярко и эмоционально, что всякие тупые дураки тут же поднимают тревогу, что, дескать, это вредно…

Я хорошо помню, как мне бабушка строго говорила, что смотреть телевизор – вредно, глаза портятся.

Николай подошел с бутербродом в руке, глаза красные, морда осунулась, спросил с сочувствием:

– Достает бытовуха?

– Достает, – согласился я, – но на то я и шеф, чтобы сваливать все на вас. Скоффин, он педант и зануда, разберется, доложит… если сам не справится, а он обычно разруливает сам, этого у него не отнимешь. А я вот как раз смотрю на счета за свет и воду и… философствую.

Николай застыл с открытым ртом.

– Как это? Что за медитация?.. Может, и мне попробовать?

Я придвинул по столу пачку неоплаченных счетов в его сторону.

– Попробуй. Мысль вообще ходит странными зигзугами. Смотрю, сколько мы трафика сожрали, а сам думаю, что вообще-то создаем бомбу. А бомба – это бомба.

– В смысле?

– Трудно или не трудно играть в онлайновые, – пояснил я, – но твердо знаю одно: никто из тех, кто перешел из простых игрушек на баймы, уже никогда не возвращается водиночные. Ругает онлайновые, клянет, иногда даже бросает… но бросает вовсе не для того, чтобы вернуться к простым.

Николай задумался, не переставая поглощать бутер, печальные запорожские усы то поднимались, то опускались в такт работающим челюстям. Скоффин, который все слышит и ничего не упускает, вместе с креслом повернулся в нашу сторону.

– Хе, – возразил он ехидно. – А вот я знаю одного парня, он как раз бросил онлайновые и теперь играет только в простые.

Я поморщился.

– А я знаю одного высокого вьетнамца и одного низкорослого шведа. Ну и что?.. Исключение только подтверждает. А так, все вьетнамцы – мелочь беспузая, шведы – огры, абаймы – рулез!

Скоффин вцепился в слово «все» и начал занудно доказывать, что все – это все, а если хоть один вьетнамец высокий, то уже не все, я помотал головой.

– Пусть не все, но нам хватит и абсолютного большинства. Вся задача в том, чтобы подцепить на крючок это большинство. А вот когда подцепим…

– И что? Почему так трагически?

– Не знаю, – признался я. – У меня почему-то мороз по шкуре.

Николай посмотрел с опаской, а так как бутерброд за это время как-то странно исчез, он в недоумении посмотрел на пустые руки и вернулся к столу, где в пластиковой коробочке от видюхи ждут еще два таких же великанских сооружения человеческой мысли.

Скоффин пытался пропихнуть информашку в журналы, на крупные сайты по обзору и анонсам игр, но все как сговорились: принимают анонсы только от крупных производителей, а вся эта мелочь уже затрахала. Все обещают мир перевернуть, а издыхают уже на второй неделе работы.

Напрасно Скоффин доказывал, что мы отпахали уже полгода, у нас есть результаты, вот арты, вот скины, вот эскизы локаций, смотрите, какие необыкновенные, но обозреватели качали головой: нет, ребята, нет. И не просите.

Я стискивал челюсти, терпел, часто пасся на сайтах соперников. Они, конечно, не подозревают о нашем существовании, но это неважно. Главное, что они разбалтывают планы направо и налево, это называется пиар-компанией и подавлением конкурентов.

На кого-то, возможно, это и действует, но не на нас, которые вроде бы еще никому не конкуренты. Привычно посмотрел на новинки железа, все обещают вслед за выходом четырехъядерных процессоров скорый выпуск восьмиядерных. И хотя это больше для просмотра фильмов высокой и сверхвысокой четкости, а для игр прирост не такой уж и большой, но это пока что, просто наши движки приспособить труднее, а для просмотра и приспосабливать не надо.

Только закончив утренний обзор сайтов, поймал себя на том, что уже давно не заглядывал на порнушные или хотя эротичные что делает каждый считающий себя мужчиной, хотя редко кто в этом признается. Странно, а вроде бы себя за руки не держал…

Есть гетеросексуалы, есть гомо, есть трансвеститы, есть еще что-то, а я, похоже, медленно, но верно превращаюсь в асексуала. То есть мне все это до фени, что-то уже не тянет на секс, так называемый полноценный, когда нужно трахать бабу, мужика или, к примеру, козу. Минута удовольствия, а издержек море. Бабы всегда чего-то требуют еще, как и мужики. Даже с козой пришлось бы возиться, а так либо ночью что-то приснится, и все излишки к утру превращаются в засохшие белые пятна на простыне, либо пока моешься в ванной, заодно прочистишь и мозги.

Конечно, к этому не сразу пришел: две жены, которые бросили, предварительно обобрав по суду до нитки, могут служить оправданием. Да и вообще бабы попадались какие-токрайне неблагополучные, я с ними всегда влипал в неприятные истории, так что теперь иммунитет на слишком близкое ощущение.

Наверное, попадись такая жена, как чеховская Душечка, я бы так не думал, но что случилось, то случилось: зато могу заниматься работой все двадцать четыре часа в день,никакая жена не указ и не повод, чтобы смыться из лаборатории к ней под одеяло. Конечно, когда случается что-то необычное и яркое, как знакомство с Габриэллой или так быстро вспыхнувшая… и так же оборвавшаяся связь с Клариссой – да, что-то загорается, гормоны бурлят, бьют в череп, толкают на какие-то поступки… но, к счастью, печальный опыт не дает зайти слишком далеко.

Я подумал о Клариссе, мобильник тихонько подал сигнал. Я приложил к уху:

– Алло?

Прозвучал голос, который я узнал с первой секунды:

– Володя, привет!.. Ты как там?

– Все так же, – ответил я. – А как ты, Кларисса? Надо же, только о тебе подумал…

– Иду в гору, – ответила она ликующе. – Я приглашена участвовать в подтанцовке… угадай, где?

– Не берусь, – ответил я. – Скажи.

– Нет, ну ты хоть попробуй!

– В Большом Кремлевском дворце, – сказал я великодушно.

В мобильнике охнуло, затем удивленно обиженный голос:

– А ты чего так решил?

– У тебя изумительная фигура, – сказал я честно. – Сказочно прекрасное лицо. Дивные глаза и очаровательная улыбка. Ты достойна самого лучшего, Занусси… э-э, Кларисса!

Она весело рассмеялась:

– Спасибо! Но ты угадал просто волшебно. Я в самом деле с нашей танцевальной группой буду вести подтанцовку в Большом Кремлевском дворце. Там сегодня пройдет Большой вечер юмора… Обязательно включи телевизор! Это по московской программе.

– Ничего, – сказал я, – будет и всероссийская.

– Да ты что? Сейчас и московская – супер! Это такой рулез, что я визжу от счастья и хожу на ушах по квартире!

Глава 3

Поздним вечером, возвращаясь от стола Кулиева, где обсуждали расстановку на карте городов и замков, за которые будут бороться кланы, альянсы и гильдии, я вспомнил оподтанцовщиках, мазнул на ходу пальцем по сенсорам. Огромный экран вспыхнул, пока беззвучно, это отключено, чтобы не мешать, да и кому жвачник на фиг нужен, если люди работают.

Ворпед повернулся от стола, взгляд пробежал по экрану.

– Новостей захотелось?

– Нет, – буркнул я. – На какой кнопке сейчас московский канал? Все вы, морды, перестраиваете…

– Это не я, – сказал он быстро – Это Скоф! Он подключил к системе. Теперь можно и на телевизор выводить изображение. А что на московском?

– Вечер юмора, – ответил я с неловкостью.

Он посмотрел с удивлением и непониманием, сам быстро и услужливо нашел нужный канал, я увидел огромный богатый зал, заполненный сытым и почему-то красномордым народом. Женщины, как одна, – под стать мужчинам. Даже те, что совсем молодые, толстые, сытые и красномордые. А мужчины как будто все снимались в рекламе пива, ну там где дружные друзья и все такое, сидят и пьют, сидят и пьют, а потом снова сидят и пьют.

Кулиев и Скоффин пошептались, деликатнейший Ворпед принес наушники и напялил мне на голову.

– Только ничего не пропусти, шеф, – сказал он заботливо.

Я пробормотал с неловкостью:

– Да мне и слушать не надо… и так по мордам все понятно…

– Нет-нет, – заговорил Ворпед настойчиво, – лучше послушать. Я не сразу врубился, зачем тебе это надо, а теперь вижу, это ж наши деньги сидят…

– Гм, – ответил я, – ну… вообще-то ты прав, прав.

Они ушли чуть ли не на цыпочках, а я смотрел на огромный экран, где весь зал глупо и жирно гогочет над тупейшими… это убожество даже шутками нельзя назвать, но люди в зале гогочут до слез, топают ногами, вытирают платками жирные слезы на жирных мордах. Господи, ну почему ни одной худой, или это экран у меня все там растягивает? И животы мужикам подвешивает? И двойные подбородки даже молодым мужичкам?.. Именно мужичкам. Мужчин не заметил ни одного, хотя оператор то и дело показывает гогочущих, как стадо откормленных гусекоров, зрителей, приобщающихся к прекрасному.

Иногда за этими, острящими со сцены, появляются девочки, что делают ритмичные полутанцевальные движения. Не танцы, это для такого сборища слишком, а именно полутанцы, наборы из простейших движений, называемые подтанцовками. Как я ни присматривался, Клариссу разглядеть не удавалось, с этой точки они все одинаковые, чисто мужской взгляд на женщин, зато понял, что наконец-то мне повезло увидеть самое тупое и мерзкое зрелище на свете – коллективные вечера юмора! Оказывается, это куда противнее, чем когда пьяный бомж блюет в людном месте на чистый тротуар, а еще и сядет там же срать. В этом случае как-то понимается, что вот один бомж в большом и чистом мире, но когда перед огромным залом эти так называемые юмористы… в самом деле становится гадостно. И тошнит больше, чем когда смотришь на срущего бомжа.

В юморе, как и везде, существует пирамида. То есть примитивный понимают все, даже самые что ни есть интеллектуалы, добротный юмор понимают люди с достаточно развитым интеллектом, а самый тонкий и с тройным дном… о, это для высоколобой верхушки, которой раз-два и обчелся.

Так что понятно, какого уровня должен быть юмор, чтобы его понимали все. Особенно в большом зале. Или хотя бы большинство. Но устроители стараются, понятно, угодить всем, потому тот юмор, который на сцене, понимают все. В смысле, те, кто пришел. Интеллектуалы, ессно, не придут. Да и по лицам сидящих в зале видно, что за изысканные и высоколобые интеллектуалы. Стоит только увидеть, как ржут и гогочут, над чем гогочут, в каких именно местах ржут и топают от удовольствия задними копытами.

Я старался как можно объективнее слушать и юмористов, посматривал на сидящих в зале: Ворпед мудро сказал, что это же наши потенциальные покупатели, это их деньги постараемся выудить на свой проект, так что надо не слишком завышать планку, а потакать, потакать…

Потакать, не теряя лица, мелькнула мысль, можно графикой. Графика – единственное, против чего никто не спорит. И сэттинг должен быть таким, чтобы и все эти сидящие в зале чувствовали себя в нем комфортно, как вот здесь в зале. И чувствовали, что тот мир создан для них. В реале все-таки эти вот, которые электорат, иногда смутно чувствуют, что обделены, всякие там олигархи все захапали, но в байме надо, чтобы эти вот умом убогие чувствовали себя как в раю.

В христианском раю, где униженные возвысятся и всякие там нищие и умом убогие будут сидеть на самых высших местах. В байме надо сделать так, чтобы эти убогие чувствовали себя не просто комфортно, но и хозяевами. Выделить на них арены, где до одурения будут сражаться друг с другом, интерфейс попроще, чтобы не слишком напрягать ихубогие мозги…. вон как ржут над очередной глупостью, именуемой здесь пародией… Трое мужиков, надев бабьи платки, поют гнусавыми голосами песни революционных и военных лет, всячески выворачивая тексты, заменяя пролитую кровь жратвой и траханьем. Это называется здесь пародированием. За такое надо, понятно, к стенке, но когда объявлена свобода, то больше всего голосов и власти оказывается у уголовников и клинических идиотов, которые ничего не стесняются и всюду лезут.