Чтение 16–й страницы книги ~Колдун из клана Смерти~

– Что это?

– Крест Основателя, – ответила она, сжалившись при виде мучительно-любопытного выражения на его физиономии.

Лориан уважительно покачал головой и вернулся на прежнее место.

– Мои дедуктивные способности иссякли. – Кэт поднялась, изящно потягиваясь. – С вашего позволения, я поеду домой.

Подросток тут же вскинул голову и вопросительно уставился на нее. Предсказательница смерти устало закатила глаза. При каждой встрече с ней мальчишка требовал нового подтверждения ее способностей.

– То же, что и всегда, Лориан. Ты не умрешь, ни завтра, ни послезавтра, ни через год. Так что перестань терзать меня. Всем счастливо оставаться, увидимся завтра… если я буду в здравом уме, – добавила она, лукаво улыбаясь, направилась к выходу, но вдруг остановилась. Замерла у самой двери. Медленно повернулась.

Подросток вздрогнул, увидев ее лицо, и даже Доне, уже наблюдавшей изменения, происходящие с Кэтрин во время короткого приступа провидческого сумасшествия, стало не по себе.

Казалось, бэньши постарела сразу лет на двести. На сморщенном сером лице, обрамленном седыми космами, загорелись безумные зеленые глаза. Она схватилась за горло и прохрипела, с трудом выталкивая из себя слова:

– Пятеро! Пятеро из нас… Один за другим… Всех примет солнце.

По телу Кэтрин прошла судорога. Лицо приняло прежние черты. Уродливая маска исчезла, и голос стал прежним.

– Кто? – отрывисто спросил Кристоф. – Кто умрет, Кэт?

– Не вижу, – прошептала бэньши, все еще глядя перед собой пустым взглядом. – Слишком далеко. Пять расплывчатых фигур, а за ними еще тени… Много теней.

Она резко отвернулась от родственников и вышла, тихо закрыв за собой дверь.

Кристоф с Доной обменялись тревожными взглядами. Талант Кэтрин был выше их понимания. Лориан, замерший на краю дивана, пошевелился, но ничего не сказал.

– Интересно, Сэм и Эрнесто входят в чисто этих пяти? – спросил Кристоф, ни к кому конкретно не обращаясь.

Дона промолчала. Вилисса, по-прежнему, смотрела в камин, наблюдая за дрожанием языков пламени. Они вились над дровами, образуя ту самую точную змеевидную линию – «высшую степень прекрасного», о которой говорил Уильям Хогарт, знаменитый английский лжепророк красоты, как называли его современники. Кристоф рассматривал саркофаг.

Лориан посидел еще минуту, потом встал, видимо поняв, что его присутствие становится лишним, и молча ушел.

Колдун усмехнулся, закатал кружевной манжет, взял полено, лежащее на железном подносе у камина, и бросил в огонь.

– В чем Лориану не откажешь, так это в деликатности.

– Крис, – заговорила Дона, наблюдая, как желтые язычки охватывают новый кусок дерева. – Тогда, по телефону… я наговорила тебе лишнего.

Кристоф опустился на шкуру подле вилиссы. Она посмотрела на черноволосую голову собрата, склоненную в задумчивости, на плечи, обтянутые темно-серым камзолом и прошептала:

– Я совсем не думаю, что ты…

– Знаю, Дона.

Больше ничего говорить было не нужно. Он и так все понял и, как всегда, великодушно избавил ее от извинений.

– Ты говорил про него с остальными?

– Сказал, что произошел несчастный случай, – ответил кадаверциан после продолжительной паузы, и добавил с горьким смешком. – Зная Сэмюэла, никто особо не удивился…

Вилисса снова почувствовала укол вины за своего непутевого ученика.

– Ты думаешь, это был он? В кабинете Вольфгера?

– Я уверен. – Крис снова взглянул на часы, показывающие уже полпятого утра. – Никто, кроме Сэма, так не вскрывает охранные заклинания. Я сам учил его. Кэтрин вошла в особняк, но не заходила дальше галереи.

– Но зачем? Что он искал? Что нашел? Или не нашел?

Колдун не ответил.

– Как это все нелепо. Бессмысленно. – Вилисса беспокойно пошевелилась на низкой скамье и решилась произнести вслух мысль, которая мучила ее несколько дней. – Эрнесто сказал, что «Могильную гниль» сделал Якоб.

– Эрнесто солгал. После твоего ухода он признался, что отрава оказалась у Амира не так давно.

– Значит, кто-то принес асиману эту заразу, и он оставил одну часть у себя, а другую передал Сэму?

– Нет. – Кристоф наклонился, взял еще одно полено и подбросил в огонь. – Сэм принес Амиру практически готовую «Могильную гниль», в которой не хватало всего лишь одного компонента. Крови кадаверциан. Моему ученику нужен был алхимик, способный правильно смешать состав.

– Но где Сэм мог достать ее?!

– В сейфе у Вольфгера.

Дона глубоко вздохнула, и на мгновение прикрыла глаза:

– Как ты можешь быть уверен в этом?! Асиманы лгут на каждом шагу…

– Я уверен, – спокойно отозвался Кристоф, но Дона заметила как его рука, расслабленно лежащая на колене, сжалась в кулак. – Эрнесто говорил правду. Амир думал, что использует Сэма так же, как Флору. Но мой не слишком умный ученик вел какую-то свою игру. И мы с тобой не можем ее понять. – Кристоф поднялся, показывая, что на сегодняразговор окончен.

– Зачем мэтру хранить «Могильную гниль»? – Дона, задумчиво запустила пальцы в волосы.

Вопрос был риторическим. Ответа вилисса не ждала.

Глава 16

Бирюзовое пламя

Вещь есть то, что в ней можно узреть…[25]29декабря

Тяжелая грязная капля упала на мольберт, угодив в кобальтовую краску. Брызги разлетелись, портя незаконченное полотно и чистую рубашку.

Миклош поднял голову, и следующий снаряд с издевательским «чпок» попал прямо ему по носу. Громко чертыхнувшись, нахттотер отскочил. На высоком белоснежном потолкестремительно расползалось мокрое пятно, и через мгновение в кабинете начался настоящий ливень. Грязная, вонючая вода заливала рабочий стол, бесценные ковры, картины и непрочитанные письма.

Издав вопль обезумевшей бэньши, господин Бальза отшвырнул бесполезную кисть, и вылетел в коридор:

– Рррома-а-ан!

Ничего не видя за кровавой пеленой бешенства, содрогаясь от омерзения, нахттотер наткнулся на противоположную дверь и снес ее вместе с косяком.

– Ррома-а-ан!

Нет ответа.

С белыми от ярости глазами Миклош добрался до лестницы и остановился, застыв, едва удерживаясь от искушения ущипнуть себя – таким нереальным оказалось происходящее внизу.

Весь первый этаж был затоплен. Грязная стоячая вода, воняющая тиной и протухшей рыбой, заливала пол «Лунной крепости», маслянисто блестя в ярком свете огромной хрустальной люстры. В этом импровизированном пруду плавал труп с раздавленной, точно спелая вишня, головой.

Ярость мгновенно исчезла. Миклош сделал несколько шагов назад и сплел заклинание, выпуская на волю шестерку Пожирателей плоти.

Полупрозрачные сущности, более всего похожие на колебания горячего воздуха, должны были обнаружить чужаков. «И тогда, – Бальза усмехнулся, – любой блаутзаугер ощутит на своей шкуре, каково это, приходить в гости без спросу».

Призрачные ищейки скользнули вниз и растворились. Однако, очень скоро вернулись, так никого и не обнаружив. Миклош еще раз быстро пересчитал их. Убедился, что все на месте и, разочарованно поджав губы, развеял заклинание.

Вполне возможно, что угрозы больше нет, и все-таки нахттотер не желал спускаться в центральный холл. Он не сомневался, что опытный маг может обмануть «Пожирателей».К примеру, на такой фокус способен любой мастер Смерти.

Стараясь двигаться бесшумно, Миклош быстро направился по коридору к вспомогательной лестнице, проигнорировав лифт, который не любил. Однажды нахттотер застрял между этажами и с тех пор не доверял железной коробке.

…На второй труп он наткнулся возле черного хода. В нос ударил запах крови, и господин Бальза узнал Романа. Бессменному дворецкому оторвали голову. Выругавшись сквозь зубы, нахттотер перешагнул через еще теплое тело.

Каждую секунду прислушиваясь, он спустился на первый этаж. У последней ступеньки плескалась грязная, отвратительная жидкость. Не колеблясь ни секунды, Бальза сделал шаг и оказался по щиколотку в омерзительной жиже.

Лампы в коридоре горели через одну. С потолка капало, и в одном месте от него отвалился большой пласт штукатурки. Бальза заметил, что воды заметно прибавилось, и онауже достигает колен. Если так будет продолжаться – через несколько минут придется плыть.

Нахттотер недоумевал. По всем законам, гадкая мерзость должна утекать в подвал. Или на улицу… На мгновение Миклош замер, переживая очередное потрясение. Стены некогда белого коридора до самого потолка оказались покрыты страшной копотью. От дорогих обоев не осталось даже воспоминаний.

Йохана он нашел в обеденном зале. Ученик висел между внушительным протазаном и римским копьем времен завоевания Британии. Кто-то распял Чумного над камином, страшно изломав и почти вырвав из суставов руки.

У его ног лежала Рэйлен.

Нахттотер постарался взять себя в руки. Не время предаваться эмоциям. Кто-то поплатится за то, что произошло. Он скорее почувствовал, чем увидел движение у себя за спиной, и в тот же миг ударил заклятьем. «Пожиратель плоти» сорвался с пальцев и… бессильно ударился в стену бирюзового пламени.

Огонь начал быстро растекаться по помещению, обжигая жаром. Раздался смех, похожий на звон маленького хрустального колокольчика. Стена пламени двинулась на тхорнисха, и тому пришлось отступить. Не мешкая, глава клана бросился ко второму выходу из обеденной залы, но на месте дверного проема оказалась свежая кирпичная кладка. В отчаянии Миклош ударил по ней раз, другой, третий. Заклинания не действовали.

Огонь с аппетитом сожрал мертвецов, подобрался к длинному столу, и нахттотер атаковал, используя всю доступную ему мощь.

Бирюзовая преграда порвалась, словно сделанная из рисовой бумаги стена, и в то же мгновение погасла.

Вновь раздался заливистый смех:

– Не так скоро, Бальза. Не так скоро…

– Нахттотер. Нахттотер!..

Голос Романа вырвал Миклоша из кошмара. Злой, растрепанный и невыспавшийся, он сел на кровати. Слуга нажал на кнопку пульта, и тяжелые бронированные жалюзи на окнахушли в стены, открывая ночное небо и падающий снег:

– Подготовить вам еду?

– Проклятье, – вместо ответа пробормотал тот.

Он не помнил, когда его в последний раз посещали кошмары. Пожалуй, подобной неприятности не случалось больше шести сотен лет. Нахттотер имел обыкновение спать, как младенец.

Глава клана предпринял попытку выбросить случившееся из головы, но не сумел. Где-то в глубине души поселилась необъяснимая тревога. Одевшись и придирчиво оглядев себя в зеркале, Миклош остался недоволен увиденным. Сон не пошел ему на пользу. Лицо осунулось и посерело, губы растрескались.

Бальза глянул на настенные часы – семь вечера. Его «день» только начался. В малой обеденной зале, что была устроена по соседству с его спальней, ждала свежая кровь. Он выпил жертву, и по жилам разнесся живительный огонь. Головная боль, терзавшая с самого пробуждения, пошла на убыль.

– Что у тебя? – поинтересовался глава, заметив в руках дворецкого блокнот.

– Один административный вопрос. Привезли ель. Куда прикажите поставить?

– Ель? – тхорнисх непонимающе нахмурился. – Какая к чертям собачьим ель?!

– Ну, так Новый год… – последовал неловкий ответ.

Миклош нахмурил брови еще сильнее. Беда с этим молодым поколением. То им кинотеатр подавай, то бассейн, то детские утренники устраивай.

Но он понимал, что без балагана подчиненным будет скучно. Чайлды должны развлекаться. Им требуется хоть какой-то досуг.

– Поставьте у входа. И на этот раз никаких хлопушек! Лучше обеспечь их кровью и бабами. Чтобы всем хватило. Только не забудь проследить, чтобы прибрались после кутежа. Да, вот еще… передай, если в кровь будут подмешивать какую-нибудь дрянь, оторву голову. Ясно?

– Да, нахттотер.

– Кроме того, потрудись проверить все водосточные трубы в доме.

Слуга выглядел удивленным:

– Трубы?.. Но зачем?

– Ясное дело, потому что я это приказал! – рявкнул Бальза. – Шевелись!! Я не желаю, чтобы из-за твоих тупых вопросов здесь разразился всемирный потоп!

Проклятый сон! Того и гляди, станешь параноиком!

Оставшись в одиночестве, Миклош задумчиво постучал пальцами по столу. Его волновало присутствие сестры в Столице. Слуги Фелиции привезли мятежников в особняк недалеко от Семеновской набережной. Оказавшись в этом милом, уютном гнездышке, отступники затаились.

Что же дальше? Рискнут ли они сделать первый шаг?

Ненавистная мормоликая пытается перебежать дорогу. Интересно, как она собирается использовать Хранью? Сместить нахттотера руками мятежников и поставить над тхорнисхами своего болванчика?

Миклош выдвинул ящик стола, достал стопку чистых листов и остро отточенный карандаш. Задумчиво крутанул его между указательным и средним пальцем…

Утро не торопилось захватывать небо и пронзать его солнечным светом. В зимнее время солнце всегда ленивое и сонное. Благодаря этому, кровные братья ведут гораздо более активную жизнь, чем летом.

Ночь еще не закончилась, когда Миклош исчеркал листы сложными и, на первый взгляд, непонятными фигурами. Однако стоило присмотреться к художественной неразберихе,как из многочисленных штрихов проступали настоящие картины. Парусник, над которым зависла огромная серая волна. Площадь с виселицей и черепичными крышами окружающих ее домов. Тележное колесо. Отяжелевший от съеденного ворон на поле брани. Старая церковь с обломанным крестом. Лицо Храньи…

Бальза думал.

Подобное рисование было для него подспорьем в работе мозга. Побочным эффектом, неизменно отправляющимся в корзину для бумаг.

Взяв со стола колокольчик, господин Бальза позвонил. Не глядя, сгреб свои художества, скомкал.

– Да, нахттотер? – в комнате появился Роман.

– Ты позвонил Норико?

– Да, нахттотер.

– Когда она прилетает?

Дворецкий поклонился:

– Она уже здесь, нахттотер.

– Хорошо.

Господин Бальза вздохнул и устало потер гудящие виски.

В центральном холле, рядом с огромной вазой, горделиво кичащейся алыми орхидеями, притаились три небольших чемодана. В креслах у журнального столика расположились двое тхорнисхов. Один – высокий, смуглый и широкоплечий: лучшая кровь Эстремадуры[26],уроженец Бадахоса, потомок самых отчаянных конкистадоров Испании. Другой – тонкий и жилистый, узкоглазый и тонкогубый: сын старой Осаки, рожденный на берегах Иодогавы[27].

Едва увидев Миклоша, они степенно, без суеты, поднялись, подчеркнуто вежливо согнулись в официальных поклонах, и замерли, дожидаясь, когда им позволят выпрямиться.

Что ни говори, Норико превосходно вышколила охранников.

Их настоящих имен Бальза не знал. Мало того, что ему это было попросту не интересно, так еще и их хозяйка, развлечения ради, чуть ли ни каждый год меняла слугам прозвища. Нахттотер помнил их как Каина и Авеля, Содома и Гоморру, До и После, Тигра и Евфрата, Пса и Кота, Верха и Низа, Дайто и Сёто[28].

Могли быть и другие звуковые обличья, не менялась лишь суть – слуги оставались исполнительными и преданными. Два превосходных мага-телохранителя Норико ради нее были готовы выбраться даже на солнце.

– Роман! – крикнул Миклош и, подняв голову, увидел на балконе второго этажа выглядывающего слугу. – Подготовь комнаты для гостей. Обеспечь их всем необходимым.

– Благодарим за заботу. Для нас это большая честь, нахттотер, – ни на дюйм не меняя поклона, тихо прошелестел японец.

– Где госпожа Норико?

– Ожидает в вашем кабинете, нахттотер. – Испанец также соблюдал этикет и не поднимал головы.

Миклош, благосклонно кивнул, поднялся по лестнице, но они не выпрямились до тех пор, пока глава клана не скрылся из виду.

Ее присутствие он почувствовал еще в холле, когда разговаривал со слугами. Но теперь, приближаясь к кабинету, Бальза ощущал все более уловимый, дразнящий аромат духов. Утонченный, легкий, пьянящий цветочный коктейль. Поначалу это были свежие ноты жасмина, вплетенные в бергамот. Затем на их место пришли фрезия, японская жимолость, лепестки апельсинового дерева. И, наконец, возле двери он настиг последнюю ноту этой приятной симфонии – розовый мускус, сандал и кашемировое дерево.

Миклош знал, что она будет делать, когда он войдет, хотя не видел японку последние пятнадцать лет. Разумеется, смотреть в окно.

Так и случилось. Норико стояла, сложив руки на груди, и любовалась летящими снежинками. Девушка была облачена в бирюзовое шелковое платье. По его подолу вился орнамент – ветви цветущей сливы, «…символ весны в японском искусстве», – припомнил Миклош.

Узкий подбородок, удивительно выразительные губы, миндалевидные темно-карие глаза, в которых нет-нет, да проскальзывали странные золотистые искорки. Прямые, тяжелые, черные блестящие волосы. Ногти на руках оказались выкрашены в тон волосам. От висков на грудь падали два длинных локона.

Он скорее почувствовал, чем увидел ее улыбку.

– Луна или утренний снег. Любуясь прекрасным, я жил как хотел…

– …вот так и кончаю год[29], – закончил Бальза. – Очень точно подмечено, Норико. Год на исходе. Ты, как всегда, оригинальна в своих приветствиях.

– Вы льстите своей скромной ученице, господин.

Улыбались лишь ее глаза, но она была рада его видеть. Миклоша всегда удивляло это – почтение к учителю у японки было беспредельным.

«Традиция, – лениво подумал нахттотер. – Путь бусидо. Изысканность, беспощадно разящий меч, философия фатализма. И абсолютная преданность. Предсказуемо, скучно, но надежно».

– Мои дайсё[30]не причинили вам больших хлопот?

– Дайсё? – Миклош поднял светлые брови, одновременно жестом приглашая женщину сесть в кресло. – А… Ты о своих ручных собачках? Как их зовут на этот раз?

– Тот и Этот, господин.

– Verum nomen ignotum est?[31]У тебя странное чувство юмора, Норико. Я так и не смог понять ваш народ.

– С моим народом мое чувство юмора никак не связано, господин. Скорее наоборот. Меня давно мало что связывает с родиной и прошлой жизнью. Слишком много лет минуло. Все забылось.

– Это ты так считаешь. Может, ты и не молишься больше богине Аматэрасу и не проводишь тяною[32]в своем дзэн-садике, но твой дух не сможет изменить ни время, ни чужая земля. Как они не изменили никого из нас.

Японка склонила голову в знак признания правоты учителя, но возразила:

– И все же, несмотря на истину ваших слов, позвольте заметить, что мы все уже не те, что были когда-то. Новая кровь стирает нации и родину. Я тхорнисх. Это главное.

Какое-то время Миклош разглядывал ее безмятежное лицо. Выдержав его взгляд, она не опустила глаз. Точно так же, как и во время их первой встречи – когда ее, насильно привезенную португальскими моряками жрицу храма Гинкаку-дзи, выкрал и притащил Йохан.

В те дни господина Бальзу мучила скука, любимые блондинки приелись, и чайлд решил проявить инициативу. Нашел более экзотичное блюдо. Но даже, несмотря на то, что в то время японки в Европе были редкостью, нахттотер не слишком заинтересовался странной, совершенно чуждой ему женщиной. К тому же, брюнеткой.

Однако Норико мгновенно поняла, к кому ее приволокли, и смекнула, чем грозит эта встреча. Пускай Миклош не слишком походил на каппе[33]из легенд ее народа, но длинные клыки и запах крови, разлитый в жилище, сказал ей о многом. Девушка оказалась умна и не желала умирать.

Она была мономоти[34],одержимая духом змеи. Этот дар передавался по наследству, и если бы Норико родилась во втором или третьем веке – то стала бы выдающейся шаманкой или хитогами[35].Но в семнадцатом столетии ей была уготована лишь роль скромной жрицы храма, под названием «Серебряный павильон», который так никогда и не был покрыт благородным металлом.

Девушке хватило сил, желания и способностей научиться общаться на португальском за время своего плаванья. Ей, чужестранке, непонятной и странной – удалось заинтересовать самого нахттотера. Дальше все было, как в восточной сказке про Шехерезаду. Вот только в роли султана выступал господин Бальза. Очень голодный господин Бальза.

Он растянул удовольствие от ее крови на целый месяц. И не убивал. В перерывах между приемами пищи ему было интересно беседовать с нею. Миклош с удивлением понял, чтоможет услышать от раскосой чужеземки нечто такое, чего не знал раньше. Нечто важное, о чем до сего дня он не читал ни в одной книге. Норико помнила наизусть множество сказаний и легенд, которые бормотала вполголоса на португальском с того самого момента, как ее притащили в дом нахттотера. И это монотонное безостановочное бормотание, пожалуй, удивило тхорнисха даже больше чем то, что при его появлении она не испытывает ужаса.

Однако их дальнейшие беседы могли бы и не состояться, если бы не первый спор.

Бальза стал отрицать, что странные пятистрочия могут быть искусством. Он откровенно насмехался над японкой. Тогда она открыла нахттотеру то, во что верила сама: «Знаменитые японские танка – это магические стихотворные формулы, с помощью которых создавался мир народа ва[36]…»

– Первая строка повелевает весной, приходящей с востока, и воздухом, – говорила девушка снисходительно слушающему Миклошу. – Вторая связана с летом, огнем и элементом «Земля». С ее помощью можно творить над людьми ворожбу. Третья – это осень, запад. Металл. А металлом можно резать вещи и решать судьбу.

– Сплошная каббалистика, – Миклош встал, собираясь уйти.

Но Норико не сдалась: